Вальтер Скотт - Жизнь Наполеона Бонапарта, императора французов. Часть четырнадцатая

Такова была наружность Наполеона. Характеръ его вообще отличался любезностью, кромѣ тѣхъ случаевъ, когда онъ былъ обиженъ, или считалъ себя обиженнымъ; а въ особенности, если обида относилась къ нему лично: тогда онъ показывалъ запальчивость и мстительность. Но его легко могли укротить даже враги его, предавшись въ его волю; однако жъ онъ не имѣлъ того великодушія, которое уважаетъ искренность мужественнаго, благороднаго соперника. Съ другой стороны, никто не награждалъ такъ щедро, какъ онъ, услуги друзей своихъ. Онъ былъ прекрасный мужъ, добрый родственникъ, и когда не мѣшала тому политика, отличный братъ. Генералъ Гурго, который не всегда выгодно отзывается о Наполеонѣ, говоритъ, что онъ былъ лучшій изъ господъ, старавшійся дѣлать все, что могъ для своихъ служителей; умѣвшій цѣнить достоинства, коими они обладали и приписывавшій имъ иногда такія, которыхъ они вовсе не имѣли.

Онъ былъ кроткихъ и даже нѣжныхъ свойствъ, чувствовалъ сильное огорченіе, проѣзжая по полю битвы, которое честолюбіе его усѣяло убитыми и умирающими, и не только оказывалъ желаніе помочь падшимъ жертвамъ -- отдавая приказы, которые часто не были и не могли быть исполнены -- но обнаруживалъ наклонность къ болѣе сильному соучастію, называемому чувствительностью. Онъ разсказываетъ случай, свидѣтельствующій о склонности его къ умиленію. Проѣзжая однажды въ Италіи по полю битвы съ нѣкоторыми изъ своихъ Генераловъ, онъ увидѣлъ покинутую собаку, лежащую на тѣлѣ своего убитаго господина. Бѣдное животное подбѣжало къ мимъ, и опять ворошилось къ трупу съ жалобнымъ воемъ, какъ будто прося у нихъ помощи. "По расположеніи ли, въ которомъ я находился," говоритъ Императоръ: "отъ мѣста ли, времени, часа или отъ самаго сего дѣйствія, иди, я не знаю, отъ чего, а никогда ничто на полѣ битвы не производило на меня такого впечатлѣнія. Я невольно остановился, глядя на сіе зрѣлище. Этотъ человѣкъ -- сказалъ я самъ себѣ -- можетъ быть, имѣетъ друзей, а здѣсь лежитъ покинутый всѣми, кромѣ своей собаки! Что значитъ человѣкъ! и какъ таинственна сила впечатлѣній! Я безъ состраданія повелѣвалъ битвы, долженствовавшія рѣшишь судьбу арміи; я хладнокровно смотрѣлъ на исполненіе движеній, долженствовавшихъ причинить гибель множества людей -- а здѣсь, я тронутъ, даже разстроенъ воемъ и горестью собаки! Достовѣрно, что въ эту минуту, я оказалъ бы болѣе сговорчивости умоляющему меня непріятелю; я тогда лучше понялъ Ахиллеса, отдающаго тѣло Гектора слезамъ Пріама." { Записки Острова Св. Елены. Часть II, стр. 36.} Анекдотъ сей доказываетъ, что Наполеонъ имѣлъ сердце человѣколюбивое, но что онъ умѣлъ подчинять его суровымъ законамъ военной твердости. Онъ часто съ выразительностью говаривалъ, что сердце политика должно быть у него въ головѣ; но иногда онъ самъ предавался чувствамъ, болѣе нѣжнымъ.

Склонный къ Математикѣ отъ природы и по привычкѣ, Наполеонъ любилъ порядокъ и добрую нравственность, въ коей порядокъ наиболѣе соблюдается. Сатиры того времени упоминали о нѣкоторыхъ соблазнительныхъ случаяхъ для доказательства противнаго сему, но нѣтъ причины онымъ вѣришь. Наполеонъ слишкомъ много уважалъ самого себя и слишкомъ хорошо зналъ цѣну общественнаго мнѣнія для того, чтобы предаться распутству.

И потому, относительно врожденныхъ его наклонностей, можно полагать, что если бъ Наполеонъ остался въ предѣлахъ частной жизни и если бъ страсти и жажда мщенія не представляли ему на пути слишкомъ сильныхъ искушеній, то онъ вообще былъ бы почитаемъ такимъ человѣкомъ, коего дружба желательна и коего небезопасно противъ себя раздражать.

Но случай, доставленный ему обстоятельствами, и гибкостью его великихъ талантовъ, какъ воинскихъ, такъ и политическихъ, возвысилъ его съ невѣроятною быстротою въ сферу великаго могущества, изобилующую искушеніями. Прежде чѣмъ разсмотримъ употребленіе, которое онъ сдѣлалъ изъ власти, имъ достигнутой, сдѣлаемъ краткое обозрѣніе причинъ, проложившихъ ему путь къ оной.

Послѣдствія Революціи, хотя и гибельныя для частныхъ семействъ, создали арміи, какихъ Европа никогда еще не видывала и какихъ, можно надѣяться, она ужъ больше не увидитъ. Не было безопасности, чести, даже возможности существовать ни въ какомъ званіи, кромѣ военнаго; въ слѣдствіе чего оно сдѣлалось прибѣжищемъ лучшаго, храбрѣйшаго юношества Франціи; шахъ что войска не стали уже набираться, какъ у большей части народовъ, изъ самой жалкой, безпутной черни, но, наполняясь лучшими сословіями въ государствѣ, состояли изъ цвѣта Франціи относительно здоровья, нравственныхъ качествъ и возвышенности духа. Съ такими людьми, Республиканскіе Генералы свершили многія, великія побѣды, но не пріобрѣтя соотвѣтственныхъ онымъ выгодъ. Сіе происходило большею частью отъ зависимости, въ коей вожди сіи состояли у различныхъ Правителей Республики,-- каковая зависимость объясняется необходимостью прибѣгать къ Парижскимъ властямъ для полученія средствъ на уплату и продовольствіе войскъ. Перешедъ чрезъ Альпы, Наполеонъ измѣнилъ сей порядокъ вещей; и де только извлекъ отъ завоеванныхъ земель, чрезъ налоги и опись въ казну, средства содержать армію, но даже снабжалъ деньгами и самое Правительство. Такимъ образомъ воина, бывшая до тѣхъ поръ бременемъ для Республики, сдѣлалась у него въ рукахъ источникомъ государственныхъ доходовъ; между тѣмъ какъ юный вождь, снабжая деньгами Правительство, коему предшественники его были въ тягость, привелъ себя въ возможность достичь независимости, бывшей главною его цѣлью, и обходишься съ Директоріею почти на степени равенства. Воинскіе его таланты и званіе побѣдоноснаго Генерала, скоро возвысили его отъ равенства къ первенству.