Лев Воробьёв - Перед жарким летом

Все-таки считает примитивным. То есть — доверчивым. И как легко отказался от авторства, ни слова больше о барокамере нашей любимой. Тут сила.

— С Саранцевым вы, Анатолий Калинникович, правильно помирились.

На ходу подметил. Косырев распрямил спину. Не в этом суть конфликта, не в анонимке.

— Разве суть во всем этом? — будто между прочим сказал он. — У нас с вами другие, более важные расхождения.

— Какие? — спружинился Нетупский.

Игра в «горячо-холодно», открытая утренним разговором, продолжилась, Косырев хотел пробиться дальше. Осторожно, осторожно, он медлил. В этом человеке виделось множество слоев. Вопрос был задан, но Косырев молчал.

Хлопнула входная дверь, — встречая Нетупского, он не закрыл плотно, — дрогнула форточка. Громкий разговор Евстигнеева и Сергея, они раздевались. Нетупский прислушался мельком и снова поднял глаза на Косырева, он ждал ответа на вопрос — какие? В комнату просунулось румяное с холода лицо Сергея, и Нетупский разочарованно откинулся на спинку.

— Мы пришли, — сказал Сергей, обозревая сидевших.

Накал молчаливой дуэли, однако, погасил его улыбку.

— Сейчас, сейчас, — сказал Косырев. — Картошка там не переварилась?

Сергей прикрыл дверь. Хватит таиться, пора — в открытую.

— Я обязан, — оказал Косырев, — сообщить вам, как своему заместителю, некоторые вещи. Видите ли... Будем перестраивать работу института и клиники. Подчиняя ее, в частности, исследованию психологических факторов.

— Пси-хо-сома?.. — прошептал Нетупский. Он быстро соединил руки, глаза блеснули. Но Косыреву показалось — не только. В мыслях он пружинисто встал и прошелся вокруг, глядя как кот на мышь. Ей-ей, прошелся еще раз. И притормозил восторг, весь внимание.

— Об этом, — продолжал Косырев, — я и буду говорить во вторник, на совете. Надо готовить докладную в министерство, потребуются новые кадры.

— О!

Нетупский глянул на Косырева с каким-то даже мгновенным преклонением. Ах, если б ему знать пораньше, если б oн мог проникнуть в замыслы шефа и предположить, что тот сомневается в проверенных практикой методах нейрофизиологии и хирургии. Тогда бы он мобилизовал свои обширные связи и предупредил кого следует, что Косырев проталкивает вредные теоретические конструкции. Бесперспективные, бесплодные, без отдачи. Что он пытается возродить мистицизм, психоанализ, который и неизбежен там, где пренебрегают материальными структурами. Где ни к чему современные методы — ни математики, ни кибернетики. Немыслимо видеть, как гибнет крупный ученый, втягивая коллектив в манипуляции с тенями. Но что делать? Пока он у руководства, упрямо будет пробивать свое. Иное дело — всесторонняя сквозная психотерапия... Может быть, отчасти Нетупский догадывался и раньше, но фактов не было. А теперь — горячо, горячо — и времени мало. Сжимая опущенный на колени портфель, Нетупский как-то осел: а-ах, ты, досада... Порыв ветра распахнул и форточку, и дверь; Нетупский и Косырев даже не заметили.

— Н-но...— протянул Нетупский, — как же так? Нет тезисов. Никто ничего не знал.

— Вот я и сообщаю вам, — широко улыбнулся Косырев. — Зачем тезисы, будет стенограмма.

Он не таился от тех, кто на кухне и кто теперь поневоле слушал через открытую дверь. Нетупский оглянулся. Он рвался действовать без отлагательства, но неприлично же сразу, бегом.

— Психические феномены не рассчитаешь, не измеришь, — сказал он.

— Один миг — и заявите: они вообще не существуют.

— Существуют. Но проявляются только физически. Факты — только физичны.

Он потерялся. Ему-то лучше бы и не влезать в спор, где возможен изрядный ущерб. А Косырев был готов поиграть и прощупать.

— Все факты? — удивился он. — Н-ну, положим. Давайте тогда разберемся, как вы толкуете понятие факта.

— Х-ха.

— Это очень важно. По-вашему, ненаблюдаемого в данный момент и не существует?

— Для нас — не существует, — ответил, сморщив лоб и теребя ручку портфеля, Нетупский. И подчеркнул: — Для нас.

— Но вся наука в этом: прокапываться к скрытым фактам. Знаете, Маркс писал, что самые туманные образования в мозгу и те являются необходимыми продуктами, своего рода испарениями материального жизненного процесса. Туманные! Которые, кстати, могут быть установлены эмпирически. Вы ведь не позитивист?

— Бог мой, — откинулся вместе со своим портфелем и не удержался сыронизировать Нетупский. — Я и забыл, вы у нас философ. Вам простого смертного запутать — проще простого, но я, Анатолий Калинникович, твердо знаю. Гораздо тверже, чем полагаете: ученый у нас должен быть материалистом.