Александр Маркин - Дневник 2006–2011

ЦЮРИХ, 11 ноября

Защита диссертации, наверное, как любая граница, как смерть: думаешь — что перейдешь ее и после начнется новая жизнь, все изменится, но на самом деле ничего не меняется. Сегодня проснулся и долго не мог заставить себя выйти из дома или даже посмотреть в окно, а когда собрался и вышел, казалось, что мир кончился.

15 ноября

Ездил в Базель на доклад Джефа Уолла. Ничего интересного он не сказал, мямлил бархатным усыпляющим голосом полтора часа. Искусствоведы задавали ему вопросы, спасибо за интересные вопросы, отвечал Уолл, я не знаю, что отвечать, язык современной гуманитарной науки слишком сложный, я простой художник. Художники любят обманывать.

23 ноября

В магазине, когда стоял у кассы, увидел швейцарца в вязаной полосатой шапочке, коренастого, с русыми бровями и красивой задницей, голубые джинсы были у него заправлены в синие шерстяные носки, потому что он был на велосипеде, и к заднему карману джинсов у него был прикреплен мигавший красный фонарик. Швейцарец был такой хороший, что я на него загляделся, и у меня из кошелька выпали монетки и рассыпались на полу у кассы. Я сел на корточки и стал их собирать, но у меня не получалось их быстро собрать, потому что сегодня, когда я проснулся утром, я вспомнил, как вчера шел в библиотеку и проходил мимо маникюрного кабинета, а там за столом сидела маникюрщица в респираторе, и я подумал (еще вчера): хорошо бы остричь ногти: ведь я не занимался ими уже две недели, а на улице уже выпал снег, и после завтрака я остриг ногти, и поэтому никак не мог подцепить лежавшие на скользком каменному полу монетки, и чтобы я побыстрей их собрал и поскорей расплатился с кассиршей, этот швейцарец, который подошел к кассе и стоял в очереди за мной, стал подвигать мне мои монетки ногой, а я смотрел на его икры. Я купил молока, а он — сэндвич и сок. По телевизору я сегодня увидел видеоклип, в котором мускулистые негры танцевали с абажурами на голове, и сразу же вспомнил, как недавно в Лозанне, в Музее l'Art Brut, я искал зал с Дарджером (на которого я становлюсь похож, к тому же он, как и я, болел мастурбацией), и нашел его, но там не было света, я ходил между рисунков Дарджера в полутьме и совсем ничего не видел, а потом решил-таки включить свет, нажал на какой-то включатель, но вместо света открылся потайной ход в стене, куда я испугался заглядывать, а в соседнем зале показывали документальный фильм про японца, который носит абажуры на голове. Японец таким образом самовыражается. И я подумал: абажуры на голове — это замечательно, надо купить себе пару, раскрасить гуашью и так ходить по улицам, а когда надоест — сдать в музей.

30 ноября

У Шиллера прочитал сегодня стихотворение о том, что смерть красива только на картинках, в настоящей жизни она ужасно неэстетична. Все рисунки с Шиллером на смертном одре — ужасны, с мертвым Шиллером — еще ужасней. Наверное, это правдивые рисунки.

9 декабря

На несколько дней приехал в Москву на конференцию. Ночью взял приятеля за челюсть и сказал ему, как люблю его челюсть; вот он однажды умрет, его не будет, а челюсть надолго сохранится, и как замечательно чувствовать ее под его кожей; он взбесился.

12 декабря

Прошел в метро — в первый раз — по бабушкиной пенсионной карте, ужасный поступок! Меня тут же схватил милиционер и потащил к себе в комнату с клеткой и стал говорить, что сейчас отберет карту, и потом меня отвезут в Бутырку и будут там держать, что вот-вот сейчас приедет главный инспектор и повезет меня в машине вместе с уголовниками, но я знал, что он пиздит, чтобы меня напугать, что он хочет денег. Я бы ему отсосал, потому что он был из таких, кому я отсосал бы с радостью, здоровый и молодой; я сначала молчал, а потом вдруг сказал ему бодрым голосом: ну когда же наконец приедет ваш начальник, чтобы забрать меня в Бутырку и оштрафовать? Я заслуживаю самого строгого наказания, я совершил низменный поступок, недостойный порядочного гражданина великой страны, я отнял карту пенсионера у своей бабушки-инвалида и нагло воспользовался ей, мне нету прощения! Я обманул родину и готов понести заслуженное наказание! Накажите меня скорей!

Не знаю, что в это время происходило в голове милиционера, но, когда я закончил, он совершенно переменился в лице и сказал снисходительно: ну ладно, ладно, нас родина все время обманывает, а ты обманул ее всего на 19 рублей, ступай с богом, вон видишь — когда проходят по пенсионному удостоверению, у меня лампочка загорается, так что ты в следующий раз внимательней. Отдал карту и отпустил.