Даниэль Шпек - Bella Германия

И пока они пререкались до изнеможения, Кончетта, Розария и ее мать сидели на кухне и вслушивались в их спор на языке, что сам по себе звучал угрожающе.

Из единственной на острове телефонной будки Таня позвонила берлинскому адвокату, который вел дело ее арестованных товарищей. Адвокат посоветовал ей залечь на дно и не высовываться, покуда суматоха не уляжется. Приказа о ее задержании нет, но все члены коммуны арестованы, включая Олафа, и неизвестно, что он на нее намерен повесить. Это ведь Олаф натравил на них полицейских. Что касается Винченцо, то его тоже пока не ищут, потому что владелец угнанной машины на него не заявил. И похоже, этот человек настроен вовсе замять историю.

Когда Винченцо немного окреп, они с Таней спустились к морю. В высоком небе клубились белые облака, пекло солнце. Хотя Винченцо был еще достаточно слаб, они босиком лазали по черным скалам. Только здесь и можно было в полной мере прочувствовать, что Салина – бывший вулкан.

Винченцо ощущал вселенскую усталость. Ему хотелось одного: чтобы все наконец осталось в прошлом. Чтобы он просто был здесь – с этими черными скалами, морем и четырьмя женщинами, которых любил.

– Думаешь, они найдут нас здесь? – спросила Таня.

Винченцо покачал головой и вытащил пистолет из завязанной узлом рубахи. Таня испугалась, однако он не собирался стрелять. Только выбросить эту штуку в море.

– Подожди! – Таня схватила Винченцо за руку. – Кто знает, зачем он еще может нам понадобиться.

– Ты о чем?

Она молчала, смотрела выжидающе.

– Пора что-то менять, Таня.

– Если мы прекратим борьбу, победят другие.

– У них «калашниковы», танки, самолеты, армия… Кто мы такие, в конце концов? Песчинки. Кому есть дело до такой мелюзги, как мы?

– Никому, пока мы не заставим их считаться с нами. Но лучше быть песком, чем топливом для мировой фабрики.

Винченцо тряхнул головой:

– Людям не нужна революция. Они хотят, чтобы все осталось как есть. Ребята вроде Олафа, Баадера или Майнхоф не в счет. Они не общество, не рабочие, они даже не выходцы из бедных стран. И верят они только в себя.

Он угодил в больное место. Хотя Таня и не решилась бы признаться в этом даже себе.

– А ты? – спросила она. – Во что веришь ты?

– Больше ни во что.

Винченцо размахнулся и зашвырнул пистолет в море. Потом разделся и голый вошел в прибой. Таня стояла на берегу, смотрела. Море обхватило Винченцо и швыряло его туда-сюда, пока он наконец не прекратил сопротивляться и не слился со стихией. Он закрыл глаза, нырнул и ощутил, как вода смывает с него все, чем он не являлся.

А потом, нагие, они лежали на черных скалах. Винченцо будто умер и заново родился. Он нашел ее руку, и Таня сжала его пальцы. Винченцо слышал, как часто бьется его сердце, но внутри растекался покой. В светлых глазах Тани отражались небо и очертания его черной лохматой головы.

– Только ты и я, – сказал Винченцо. – Больше нам никто не нужен, чтобы быть счастливыми.

– Но я не хочу быть счастливой.

Винченцо удивленно взглянул на нее:

– Ты хочешь быть несчастной?

– Нет. Я хочу, чтобы моя жизнь имела смысл. Хочу знать, для чего я живу.

– А есть ли он вообще, этот смысл? Что, если все это одна большая случайность?

– Да что с тобой?

– Но это правда. И уже завтра все это может закончиться.

Таня села, устремила взгляд в море. Винченцо поцеловал ее в затылок, погладил по волосам.

– Но мы только трахаемся день и ночь… – Таня рассмеялась, но тут же сказала серьезно: – Мы совсем не знаем друг друга, Винченцо.

– В этом наш шанс начать с чистого листа. Забыть прошлое.

– А как же твоя семья? На этом острове каждый камень – твое прошлое.

– Мы придумаем свою жизнь заново. – Винченцо привлек ее к себе. – Я не знаю…

Таня отстранилась:

– Мы не должны ставить друг другу условий. Я не хочу угодить в клетку, как тогда, с Олафом… Сам он трахал все, что движется, но при этом требовал от меня какой-то верности. Будто я была его собственностью… Отношения не должны заменить свободу, понимаешь?

– Разумеется. – Винченцо поцеловал ее в плечо. – Все что захочешь, дорогая…

Она встала и прыгнула в воду, успев скользнуть губами по его щеке. Винченцо смотрел на нее и думал, что самой большой глупостью с его стороны будет, если он согласится на добровольное изгнание из этого рая.

Когда они возвращались, в деревне звонили колокола. Неожиданно путь им преградила пасхальная процессия. Укутанная в черное фигура Христа мерно покачивалась на плечах четырех носильщиков. За ними шли женщины в траурных одеждах, среди них мать Розарии, Кончетта и престарелый священник. Винченцо вспомнились похороны Джульетты.