Антон Леонтьев - Гордость и преступление

Теперь все хотели пригласить его, услышать его мудрые наставления, узнать о том, что же движет принципиальным журналистом, который в одиночку объявил войну королевскому семейству.

Королевской мафии.

Именно это и привело его в Кембридж, где он выступал перед студентами, в том числе будущими журналистами.

Да, удивились бы эти юные придурки, чьи головы забиты идеалистическим бредом, если бы он поведал им не всю эту муть и чушь, которую он должен был говорить, разыгрывая из себя мудрого ментора, а незамысловатую правду.

Что принципов у него не было. Что хотелось денег, да побольше. Что он был готов напечатать любую мерзость и гадость, лишь бы она укрепила его позиции в бульварной журналистике. Что с королевской «мафией» он ведет войну не потому, что желает донести до народа Британии правду, а потому, что хочет, чтобы эти коронованные твари мучились так же, как мучился он, узнав в детстве от жестокой соседской ребятни, что его отца вздернули на виселице.

И его отец уже давно мертв, а коронованная грымза все еще восседает на королевском троне.

И что он не успокоится, пока ее на троне не будет. И не только ее, но и всех этих лицемерных лощеных подонков, место которых на виселице.

Ну, или по старой доброй французской традиции, на гильотине.

И это самое важное: что правда, если она вообще есть, эта треклятая правда , ничуть не важна.

Ничуть.

Ничего такого он этим тупым юнцам не сказал, а, надавав массу автографов и попозировав для дюжины селфи, ощутил зуд в районе сердца.

Да, вершин журналистской славы он достиг, у него была теперь куча денег и всеобщее признание.

Однако одно осталось неизменным: он как потихоньку спивался, так и продолжал спиваться.

Чувствуя, что ему надо немедленно просушить горло после того, как он около двух часов вешал лапшу на уши этих идиотов, Шон наконец вышел из аудитории, и тут его окликнул молодой азиат в униформе.

— Мистер Шон Фэллоу? Вам пакет!

Хмыкнув, Шон поставил в протянутом ему аппаратике на дисплее залихватскую подпись, и сердце его дрогнуло, когда он увидел большой пакет из плотной темно-желтой бумаги с вензелем.

Паб мог подождать.

Закрывшись в кабинке мужского туалета, Шон дрожащими руками разорвал плотную бумагу и извлек уже знакомое ему послание, отпечатанное на старинной пишущей машинке, подписанное, как и два предыдущих, «Друг из Дворца».

Как кто-то мог узнать, что он выступает в Кембридже? Как-как , об этом везде талдычат! Значит, не составило труда через курьерскую службу направить сюда новую порцию компромата, заказав ее доставку в определенное время, как раз тогда, когда он завершит свое выступление.

Все те же витиеватые фразы, сочившиеся ядом в отношении королевской «мафии». Шон так и не пришел к однозначному выводу, кто был его информатором — наверное, эти коронованные твари не одного его оставили сиротой.

Пробежав послание глазами, Шон разорвал его и бросил в унитаз. А потом, регистрируя, что по его телу растекается знакомое чувство, обычно нисходящее на него после третьего бокала джина, раскрыл прозрачную пластиковую папку, в которой находились фотографии и копии документов.

Внимательно изучив их, Шон, сияя, вышел из туалетной кабинки, едва не сбив с ног какого-то темнокожего паренька.

— Смотри, куда прешь, идиот! — произнес он грубо, и, судя по тому, как молодчик обиженно вытаращился на него, понял, что только что потерял одного из своих юных фанатов.

И черт с ними, фанатами. Все равно «бабки», слава и джин важнее всего!

И скорый неизбежный крах «мафии»!

Вместо паба Шон направился обратно в Лондон, по пути рассматривая в пустом купе первого класса поезда присланные ему «Другом из Дворца» компрометирующие документы.

Итак, в этот раз дочурки второго сыночка старой перечницы, герцога Кларенса. Того самого, чьи финансовые махинации он уже разоблачил.

А девочки нехило , однако, покуролесили! Интересно, их за это посадят?

Дружбы ни с Ириной, ни с Майклом в итоге не получилось: Майкл с большим удовольствием общался бы с ней, но против этого категорически выступил сразу распознавший в нем соперника Пит. А с Ириной Вика не хотела общаться сама, хотя через Матильду получала сведения, что бывшая подруга, ненавидя ее всеми фибрами своей души супруги виконта, того самого, который чуть ниже графа, но намного выше барона, в обществе продолжает корчить из себя наперсницу невесты внука королевы.