Джонатан Франзен - Конец конца Земли

Я и сам не знаю, из-за чего мы с Биллом разошлись. Может, это случается с писателями, когда их личность выкристаллизовывается из раствора – пусть оригинального, но все же не без чуждой примеси, – а может, наши прежние отношения старшего и младшего братьев исчерпали себя, когда я пошел новой дорогой. Сыграло роль и то, что я вечно подолгу читал книги Билла, да и жили мы теперь в разных городах. Они с Дженис прочно осели в Сакраменто, и даже после того, как я стал наведываться в Санта-Круз, который находится всего в трех часах езды, Билл частенько оказывался в отлучке – уезжал в какой-нибудь далекий уголок, куда его командировало издательство.

В 1995 году, когда я гостил у него в Сакраменто, он повел меня на стрельбище и дал пострелять из своего «Дезерт игла» калибра.50 и самозарядного «ТЕК-9». В кордитовом дыму повеяло старой доброй двусмысленностью: хемингуэевское хвастовство мужеской доблестью (бедный Скотт Фицджеральд – но и бедный Хемингуэй!) мешалось с мальчишеской любовью Билла к оружию, гордостью за то, как ловко он умеет с ним обращаться, и терпеливым, ничуть не высокомерным стремлением научить сверстника, которому в противном случае вряд ли когда-либо довелось ощутить отдачу от пистолета пятидесятого калибра. Меня не покидало смутное чувство, что меня уделали, вдобавок обескураживал этот его ровный тон, продуманные паузы, сбивчивость, доходившая до откровенной нелогичности. Но мне приятно было снова с ним общаться. Многочисленные главы его жизни были написаны на теле в виде спокойного внимания, свойственного атлантам, и харизмы. Постреляв из всех пистолетов, мы вернулись к Дженис в их большой дом, похожий на загородный особняк, мелкобуржуазные (как окрестил их Билл) интерьеры которого человек, знакомый с Биллом только по книгам, счел бы несообразными его эксцентричным произведениям. Помимо обширной библиотеки, ярче всего мне запомнилась заключенная в рамку карта мира, висевшая в коридоре на втором этаже. Карта была утыкана сотнями канцелярских кнопок, отмечавших места, в которых побывал Билл, – множество отдаленных, опасных, или и тех, и других. Мне был понятен (поскольку и меня он тоже не миновал) порыв создать такую карту, в прямом смысле оставить свой отпечаток в мире, словно чтобы доказать, что я действительно жил, ходил по земле в определенный исторический момент. Однако же, глядя на карту Билла в коридоре этого загородного особняка, я ощутил одиночество.

Много лет спустя, когда я был в Санта-Крузе, а мой друг Дэвид Уоллес перебрался в Клермонт, Билл позвонил мне с предложением. «Привет, Джон, – произнес он ровнейшим голосом, – ты когда-нибудь бывал на Солтон-Си? Я там работаю над проектом и подумал: а не пожить ли нам втроем – ты, я и Фостер Уоллес – в палатке на берегу». Даже по воллманновским меркам это звучало дико. Солтон-Си, умирающее соленое озеро в пустыне к востоку от Сан-Диего, – одно из самых вонючих мест во всей Америке, оно совершенно не годится для подобного времяпрепровождения, к тому же Дэвид терпеть не мог отдых на природе. Впрочем, Биллу я обещал поговорить с Дэвидом. Когда я обмолвился о предложении Билла, Дэвид страдальчески помолчал, а потом перевел разговор на другую тему. Лишь гораздо позже я оценил всю гениальность этой задумки и пожалел, что не уговорил Дэвида. Оказалось, что Солтон-Си – одно из лучших мест для наблюдений за птицами: ради этого можно потерпеть и вонь, и тучи мух. Жаль, что нельзя хоть на несколько дней очутиться в параллельной вселенной, где я отправился в поход с двумя талантливыми друзьями, вселенной, в которой оба они живы и могут подружиться, поскольку к тому времени во вселенной, в которой я пишу эти строки, Дэвид уже умер, а мы с Биллом потеряли всякую связь.

Чем старше становлюсь, тем больше утверждаюсь во мнении, что художественные произведения писателя – не что иное, как зеркало его характера. Возможно, изъян моего собственного характера заключается в том, что мои литературные вкусы тесно переплетаются с личными реакциями на личность автора: я по-прежнему не люблю молодого позера Стейнбека, написавшего «Квартал Тортилья-Флэт», но обожаю позднего, который боролся с профессиональной и личной энтропией и создал «На восток от Эдема», и вижу, чем первый в нравственном плане отличается от второго. Однако же, подозреваю, симпатия (или ее отсутствие) влияет на литературные взгляды практически любого читателя. А без симпатии, будь то к автору или его персонажам, художественное произведение вряд ли вызовет интерес.