Михаил Зуев - Седьмое дао дождя

Эванс-старший не шелохнувшись сидел в кресле. Казалось, он спал. Скрещенные ноги в нечищеных ботинках лежали на столе. Поодаль стояла почти пустая бутылка с темно-коричневой жидкостью, источавшая этот ненавистный Джерри запах. Еще одна, совсем пустая, валялась под столом. Грязный залапанный стакан покоился на подлокотнике отцовского кресла.

Отец тихо сопел, уронив голову на грудь. Его потное опухшее лицо, покрытое многодневной щетиной, с мешками под закрытыми глазами, с мясистым иссиня-красным угреватым носом, было совсем спокойным, и лишь в уголках влажного от виски рта таилась горькая безнадежная усмешка.

— Эй, Джерри, это ты, сынок? — негромко, но отчетливо спросил Эванс-старший, не открывая глаз.

— Я, папочка, — сказал Джерри, стараясь не глядеть в его сторону.

— Ну ты поешь. Там, — добавил отец, неясно махнув левой рукой в сторону кухни. Правой он поднял грязный стакан и стал, давясь, цедить сквозь зубы густую коричневую жидкость, громко и отвратительно причмокивая.

Джерри выудил из огромного пустого холодильника остатки вчерашней пиццы, засунул их в микроволновку и повернул ручку. Спустя минуту микроволновка тренькнула сиплым звонком. Джерри открыл дверцу, вытащил тарелку с пиццей и медленно, без аппетита стал есть, уставившись в одну точку. Он посмотрел на циферблат больших часов, висевших над столом. До возвращения матери с работы оставалось полчаса.

Доев, Джерри бросил грязную тарелку в пустую раковину, шмыгнул носом и вышел в гостиную.

— Папа, я пойду погуляю, — сказал он, не глядя на отца.

Джерри не мог смотреть на отца уже два года. Все это началось, когда отца уволили с фабрики «Ирвинг Семикондакторз», где папа, по рассказам мамы, отработал пятнадцать лет. Мама говорила, что там они и познакомились. Еще она говорила, что Эванс-старший раньше был другим — веселым, добрым. И совсем непьющим.

А потом на фабрике что-то случилось, и сто пятьдесят человек — и отца в том числе — в один прекрасный день просто отправили на улицу. Маме повезло больше — она осталась. И вот теперь папа получает пособие, а мама — одна — работает за всю семью.

— Папа, я пойду погуляю, — повторил Джерри, внимательно разглядывая носки своих ботинок.

Отец ничего не ответил, лишь его голова с закрытыми глазами немного приподнялась, а потом снова опустилась, упершись подбородком в грудь.

Тогда Джерри вздохнул и тихо притворил за собой входную дверь.

***

Ли зашел первым. Альтман — следом за ним. Они в нерешительности остановились у двери.

Перкинс Четвертый сидел к ним спиной. Он держал паузу. Внезапно он мощно оттолкнулся ногами от пола, и огромное вращающееся кресло в мгновение ока повернулось к вошедшим.

— Садитесь, — отрывисто рявкнул Джон.

Ли с Альтманом опустились на самый краешек дивана. Их спины были неестественно прямы, сложенные на коленях руки напряжены. Мертвая тишина, разряжаемая лишь высоким сипением двигателей турбо-джета, повисла в салоне.

— Я слушаю, — уже помягче промолвил Перкинс Четвертый.

— Когда два года назад мы приняли решение купить «Ирвинг Семикондакторз», сэр... — начал было Альтман.

— Когда два года назад я — я! — принял решение купить «Ирвинг Семикондакторз»! — звучно оборвал его Джон Фитцжеральд Перкинс Четвертый.

— Когда два года назад Вы, сэр, приняли решение купить «Ирвинг Семикондакторз», — продолжил Альтман, — это решение было абсолютно правильным и своевременным. Компания была на подъеме и работала как часы, поставляя компоненты для сборки пятнадцати другим компаниям Америки и Канады.

— Я знаю, — грубо оборвал его Джон. — Скажи, Альтман, как могло получиться так, что ты не знал, — здесь Перкинс понизил голос до такой угрожающей ноты, что, казалось, стенки салона завибрировали от его хриплого баритона, — что ты не знал о готовящемся альянсе в Малайзии?

Лицо Альтмана стало бледнее наволочки лежащей на диване подушки.

— Сэр, кто мог знать, — промямлил он срывающимся фальцетом, — что «Мэлэйжен Чип Энтерпрайзес» выкупит этот патент и поставит четыре автоматические линии? Кто? Это ведь такие деньги! Да они никогда этим не интересовались!

Его руки дрожали, левая щека нервно дергалась, а маленькие серые глазки стали совсем тусклыми и бесцветными.

— Кто мог знать? — переспросил Джон.

Он замолчал и секунду спустя совершенно спокойно ответил:

— Ты. Ты, Альтман.

Потом он повернулся к Ли, и, глядя, сквозь его щуплую фигуру, сказал: