Михаил Зуев - Седьмое дао дождя

Падавший снег был обилен, мягок и чист. И словно периной укрывал он еще утром черный и грязный асфальт. Ботинки на мягком ходу совсем не скользили, а от самого ощущения плавного движения он чувствовал себя веселее.

В подземном переходе возле «Арбатской» было светло и шумно. Кто-то продавал котят; кто-то просил милостыню; кто-то выводил мелодичные пассы на флейте. Услышав, он подошел поближе, постоял несколько минут в нерешительности, потом тряхнул головой и — пошел прочь.

Из подъезда Дома Журналистов выкатилась шумная ватага деятелей — в дубленках нараспашку, в цветастых мохеровых шарфах, в норковых шапках — сопровождаемая стойким запахом коньяка и хорошего трубочного табака. Он несколько секунд помедлил, пока деятели пересекали тротуар и забивались в чрево белого небольшого автобусика, полюбовался на облачко пара, выброшенное выхлопной трубой автомобиля, и пошел дальше.

Из неплотно прикрытой двери забегаловки сотней метров спустя тянуло домашним борщом, или, может быть, солянкой — кто бы знал. Но запах был влекущим — вкусным и вполне наваристым. Он опять помедлил возле этой невзрачной двери, но тут чувство голода куда-то скрылось, и ему не оставалось ничего другого как идти дальше.

Дождавшись зеленого, он перешел от Кинотеатра Повторного Фильма к серой громаде ТАСС; потом, свернув под девяносто градусов, ускорил шаг и быстро, по диагонали, пересек раскатанную машинами мостовую Тверского. Возле памятника Тимирязеву, усиженному грязными городскими голубями, он остановился, вгляделся в надпись, в досаде махнул рукой — и пошел, ускоряя шаг, вверх по ленте бульвара.

Снега прибыло, он поскрипывал. Но — не скользилось. Лишь в одном месте, там, где блестела недлинная щербатая ледяная дорожка, он разбежался и прочертил прямую линию по замерзшему зеркалу.

Спустя три лавочки он заметил впереди неясную фигуру в коричневой дубленке и красивой вязаной шапочке. Собственно, его внимание привлекла не сама фигура, а именно шапочка — потому что была она какой-то невероятной конструкции; необычной, но, в то же время, очень элегантной.

Когда еще через пять лавочек он все же догнал ее, и когда они уже почти поравнялись, что-то произошло — каблук его правого ботинка внезапно поехал вперед, левая нога оказалась в воздухе, правая последовала за ней, и он молча повалился влево, прямо на фигуру в невероятной шапочке.

Она от неожиданности отскочила в сторону, едва не последовав его примеру, но все удержалась — и лишь ее сумочка вылетела из рук, описала дугу в воздухе и шлепнулась на заснеженный газон.

— Дурак! — тихо выдохнула она.

— Согласен, — буркнул он, поднимаясь с земли вместе с ее белой глянцевой сумочкой.

— Сюда давай, — уже помягче, но так же недовольно добавила она.

— На, — сказал он, протягивая ей сумочку, — возьми.

Он почему-то сразу назвал ее на «ты». А она почему-то не усмотрела в этом ничего странного.

Они пошли рядом, демонстративно не глядя друг на друга; вместо этого разглядывая нарядно освещенную елку в начале бульвара, сверкавшую гирляндами и шелестевшую бумажными игрушками.

— Не ушибся? — спросила она и в первый раз повернула к нему лицо.

— Нет, не ушибся — уже ласковее отозвался на колокольчик ее голоса он.

— А зря, — опять глядя в пространство перед собой, сказала она.

У перехода на Горького в сторону «Академкниги» они, не сговариваясь, остановились. Она изучала елку, он — носки ее сапог. Скопившийся на переходе народ двинулся, обтекая их. Наконец, он вздрогнул, вышел из оцепенения и сказал:

— Пошли.

Она промолчала, но двинулась за ним следом, и лишь на другой стороне бульвара спросила:

— Куда?

— В бассейн, — ответил он, разглядывая ее точеный профиль и пульсирующую под тонкой кожей виска синюю жилку.

— У меня нет билета, — сказала она, продолжая идти рядом.

— У меня два, — отозвался он минуту спустя.

— У меня нет купальника, — вроде бы возразила она.

— Нет — значит, будет, — объяснил он, и, снова разглядывая ее профиль, добавил:

— Есть хочешь?

— Хочу, — внезапно смутилась она, опуская взгляд.

В кулинарии напротив «Минска» было жарко. Он взял два эклера, дождался, пока девушка за стойкой сварит два больших кофе по-московски, подхватил поднос и протиснулся сквозь очередь к высокому столику.

Она расстегнула дубленку, сняла шапочку, рассыпав золотистые кудри по узким плечам, озорно поглядела на него и, слегка щурясь от яркого света, с легким придыханием отпила горячего кофе. Он смотрел то на нее, то в свою чашку, и ждал — хоть слова, хоть полуслова, хоть междометия.