Дмитрий Боровой, растроганный весенним душевным разрывом, медленно поднимался на главный хребет, чтобы окинуть взглядом долину, трогая ласково руками столы пней, подогретых солнцем, говорил с трогательной ноткой:
— Вы уж простите меня, дорогие!.. Не по своей воле, а вина на мне!
Он кланялся почти каждому пню, пока не вышел на курумник, забитый еще снегом. Хребет встретил его южным ветром. Дмитрий наглухо запахнул телогрейку, огляделся. Раздетая им же земля в долинных склонах выглядела как после побоища. Начисто исчезли совсем недавно бушевавшие тут боры. Пни, пни!.. Исковерканная тяжелыми траками земля, смешанная с бурым снегом, парила, как будто после огня. Штыками торчали обрубы в завалах мусора и хвойных лап, побуревших, словно проржавевших от первого тепла. «И всего-то делов! — пришла горькая мысль, стиснувшая грудь обручем потери. — А что сделаешь?! Без леса — нет жизни… Но надо бы поумнее! А главные умы там, наверху. Они не видят всего этого безобразия. Они ходят по паркету!..»
Долго стоял Дмитрий Боровой на голой хребтине, каменистым горбом уходящей на север, терзая своими невеселыми мыслями душу, покуривая и вспоминая, как пришел он со своей бригадой сюда четыре года назад и обомлел от красоты! А потом первый волок… И все пошло-поехало, затянули планы и не заметил, как ушла та первая душевная радость. Опомнился вот только сейчас, когда ушли вальщики и растаявшие снега не обнажили голую долину, где еще суетились людишки, добивая последние сосны за отрожком. «И не замечал ведь?! — мысль шла вдогонку за первой. — Хватимся, а уж нет!»
Пение пил за отрожком доходило сюда с ветреными обрывами, но и оно раздражало. Вдруг все стало ненавистным.
— Добыли и бросили! — прошептал он, сбегая напрямик к погрузочной станции узкоколейки, где на парах стоял груженный оборудованием состав. Второй подгонялся писклявым тепловозиком под хлысты, складированные под козловым краном. Алексей Ястребов, дававший последние указания железнодорожному диспетчеру, встретил Борового с укором:
— Где пропадал?! Час ждем!.. Давно бы были за Чертовыми воротами. Смотри, вода как поднялась!..
— Да-а-а! — отмахнулся Боровой. — Душевные заботы…
— Плакался на хребтине. Ты как та баба… День грешит — день кается, ха-ха-ха!
Боровой покривился, но смолчал. Ястребову неведомо это чувство. Он не корежил долину, а доведется, вот так же загрустит, но все же поддел напоследок Алексея:
— У каждого душа по-разному живет. Что на роду написано… Каменное не размочишь!
— Ладно, не переживай, — смиренно заметил Алексей. — Порожняк сегодня гнать наверх?
— Этим обойдемся. Ты гляди на воду… Как бы мосты не снесло, а то проваландаемся до осени. Дуй, Алешка, в низы. Пока!.. — Боровой попрощался с железнодорожниками за руку и пошел к конторе, подставляя лицо потеплевшему дуновению ветерка, несшего запахи талого снега, воды и соляры, от стоявших в безделье трелевочных тракторов. Заботы легли на спину всей тяжестью. Нужно было спустить вниз по железке тысячи тонн оборудования, рассчитаться с работягами и государством, перебросив лес, лежавший в штабелях по долине, на нижние склады и на заводы. До половодья не успели все вывезти, а теперь каждый мостик через Каменку дрожит от напора воды…
Боровой молча поглядел на мысок, с которого вал воды легко и бесшумно смыл кучу хвороста, кинув его в пучину порога, где в летнее время воробью по колено.
— Ловко речка-то разговелась!
Боровой на возглас обернулся. К нему подходил начальник верхних складов, громко чавкая болотными сапогами по грязи, смешанной со щепой и снегом.
— Да-а-а!.. Что-то воды многовато нынче. Ты, Авдеич, на всякий случай, навали-ка дамбочку перед Петровским штабелем, а то, не дай бог, смоет.
— Уж дал задание. Сейчас пару бульдозеров пошли на поворот. Не сдюжат мосты, Дима! Будем мы тут сидеть до разговенья.
— Не каркай!
Как цыганка нагадала. Прав был кладовщик. Вода в Каменке поднялась метра на четыре. Мосты срезало, как пилой, и до середины лета восстанавливали поврежденную железку, на скорую руку ладили временные мосты, рвали бревенчатые заторы в узких местах, спуская скопившуюся в разливе воду. И только-только полетели белые мухи, к последним числам ноября, бригада Борового закончила все работы на Каменке и была расформирована. Крупная сырьевая база приказала долго жить. Мелкие и разрозненные лесосеки такого количества специалистов не требовали. На Каменке осталось около десятка рабочих, снимавших с бывших лесосек лебедки, бревносвалы и транспортеры. Бараки глядели на горы пустыми глазницами окон. Не дымили печные трубы, а сами буржуйки кучей лежали на деревянной эстакаде, приготовленные под погрузку на платформы.
Читать дальше