Леонид Лушников - След заката

— Это не бересеньские люди? — спросил он с порога.

— А что?

— Они антисоветский митинг устроили в деревне. Стреляли из дробовиков и грозились власти! С ними надо побеседовать и арестовать!

— Так уж и грозились, — вяло отозвался Назаров, усаживаясь в свое кресло и исподлобья глядя на кагэбэшника. — Да они за советскую власть костьми лягут!.. Выбросьте эти думки! Не трогайте.

— Понял, — поджал тонкие и злые губы Пыльнов, выходя из кабинета боком.

— Антисоветчики! — качал головой Назаров, углубляясь в дела.

Купленную Трифоновым водку хотели выпить в машине прямо на площади, но вовремя передумали, увидев уазик гаишников. Решили посидеть с пивком и водочкой на лужке за Ключами.

К Троице, как уж повелось исстари, у кого еще водилась на подворье скотина, подбивали косы, собираясь на луга. В этот день работавший на гриве экскаватор вспорол на песчаниках подземные ключи, затаившиеся на пятиметровой глубине. Вода, подпертая старицей, ударила с такой силой, что молодой экскаваторщик еле-еле успел выскочить из кабины. Сидел поодаль, в испуге пялил глаза, выливая из сапог воду. Траншеи заполнились до краев в считанные минуты. Потоки, бурые, как патока, перекатывались через борта сначала вязко и медленно, а потом хлынули желтой рекой через поселковую площадь к Бересеньке, смывая на ходу поселковые огороды.

— Горе-строители! — вопил Петр Семенович, залезая на плоскую крышу курятника. — Говорили, что под гривой плывун! Потому деревню строили ранее наши деды ниже. Вам сортиры строить!.. Ха-ха-ха!

К оравшему на всю деревню старику присоединились все деревенские, обсуждая событие, припоминая, как на гриве нет-нет да засверкают родники, а потом так же неожиданно исчезают. Вроде бы сухо, а кол забьешь, вода хлюпает. И старица в иные годы колышется…

Стройку на время заморозили. Приезжала комиссия из области во главе с Березиным. Походили вокруг, поглядели на утопший экскаватор, от которого на поверхности торчал только хобот с ковшом. Мальчишки ныряли с него в котлован, а люди дивились и радовались:

— Есть бог!..

Николай Петрович тут же разнес в пух и прах исследователей, геологов назвал тупарями и, расстроенный, даже не зашел в деревню. В Темирязевском, перед тем как улететь на вертолете в Яр, со злым упрямством сказал Алексею:

— Не лыбься!.. И старикам скажи, что еще не вечер… Пусть не радуются! Петр Первый на болоте Ленинград построил.

— Ну, то Петр Первый, — Алексей не отводил взгляда. — А здорово мазу вам показала природа. Век живи — век учись!

Березин ничего не ответил. Винты взбугрили траву. Заветрило резко в лицо и грохот винтов ударил в уши. Кедров, придерживая шляпу, попятился к машине. Алексей пошел следом, глядя на то, как в синем небе терялась винтокрылая машина. Вскоре исчезла совсем, как будто ее и не было… Над тайгой воцарилась тишина…

Неистово куржавится по Уральским горам лютый мороз. Распадки и ущелья завалило по горло снегами. Кругом жуткая непролазь. Подровняло и укрыло летники белым покрывалом, зализав каменные лобины скал, перечертив их угрюмые в это время года морды леденисто-сине-белыми прожилками льда. Тайга будто вымерла. В сонной измороси купаются ельники, сохраненные на семенники. Изредка нарушит безмолвие зверь да пролетит над вершинами деревьев зазимовавшая в этих суровых местах птица, рассекая натянутый, как струна, стылый воздух, звеневший и спиравший дыхание.

Но только на беглый взгляд тайга кажется пустынной. Жизнь в ней колготится. И люди нарушают ее покой. Там, где еще стеной стоят леса, в самом истоке Каменки, неистовым и неумолимым валом катятся лесозаготовки. Рушатся столетние лесины на землю со стоном, вздымая вихри снежной пыли, подминая под себя юный подрост, взошедший из семян дерева-матки и не достигший зрелости. По-звериному ярится и рокочет мотопила, безжалостно вгрызаясь в застывшую на морозе древесину, и путанно тонкий аромат смолы вяжется из бело-желтого спила, венком из опилок обсеявшего еще слабо дышавший пень, опиравшийся на могучие корни, уходящие глубоко-глубоко в матушку-землю. И не встанет в этом месте больше дерево, и не будет косматить его крону ветер и порошить на макушку снежную крошу. Может быть, через много-много лет поднимется рядышком таежный великан, но уже во времена других поколений. А пока прореха в стене тайги. А к весне, когда первые солнечные лучи коснутся снежных пластов, затеплится мартовская канитель, возвращая из спячки все живое, и потечет от живых еще корней белая древесная кровь, боль вернется, и всплакнет горючей янтарной слезой обезглавленный пень, в последний раз переживая страшную рану, навевая на человека печаль!.. Вот отчего не любят лесорубы посещать вырубки. Надолго в сердце вклинивается потеря, коснувшаяся души ранней весной… Грусть непогодит сердце! И все проходит с первыми заморозками, с первым сокостоянием, душа приходит в состояние успокоенности, заботы. Руки тянутся к топору и летят щепки, скашивая ту грусть-печаль стальным острием. И так испокон веков!..