Леонид Лушников - След заката

Противников создания комплекса было много, а среди них вновь избранный первым секретарем райкома партии Назаров Анвар Галимзянович.

— Смотри, Коля! — предупреждал он Березина. — Мы уже страдали однажды от всех партийных и промышленных передвижек. Ты подумай! С людьми посоветуйся…

А люди в то время позванивали хоть и тихо, но ядовито и остро:

— Все понятно! Новому секретарю обкома Мажитову одно место подлизывает да и до московских кабинетов дотягивается. Язык-то длинный! Заелся!.. Забыл, чем народ живет. Попомните… Наворочает он тут дел… Звезду получит и айда-инды в область… На высокую должность.

Прямолинейный, как штык, Трифонов прямо в глаза сказал Березину:

— Сгонишь народ в кучу, а дальше что делать будешь? Завернул ты против ветра, Коля!

Но Березин уже увяз по уши в этой идее и отступать не хотел. Только спустя время, когда все уперлось в тупик, он понял, что лавры достались не ему. И вывеска на фасаде управления уже не радовала и не блистала золотом. А лозунг, рдевший кумачом люминесцентной несмываемой краски, стал до отупения противен: «Рубить меньше, больше перерабатывать — это социальная проблема!»

Площадь уж давно расширили за счет снесенных пивнушек, и шоферня, спешащая на лесосеки, проклиная новые порядки, теперь толкалась возле продовольственного магазина, по нужде соображая на троих, а потом гуськом торопилась в чайхану распивать бутылки из-под стола. Официантки чуть ли не обшаривали выпивох, а бдительные кассиры за десятикопеечный стакан брали с каждого залог рубль, а то и трешку.

— Порядки, едрена вошь! — матерились мужики.

— Клавдия! — орал, балагуря, здоровенный шоферюга в затертом матросском бушлате, треснутом под мышками, откуда клочками торчала грязная вата. — Ты вон того, что под картиной сидит, проверь! Он в ширинку граненый сунул!..

— Ха-ха-ха! — заржала вся чайхана.

Сухонький паренек, известный среди шоферской братии, как неисправимый трезвенник, баловавшийся чайком, краснел. А официантка, крупная и дородная баба, укоризненно качая головой, отчитывала амбала, отстегивая ему по-бабски завитые матюки:

— И-и-и!.. Налил зенки, звонарь приблудный. Не тряс бы своими причиндалами. Машка-то скоро с бондарем снюхается. Тот молоточком тю-тюка! Лесина!.. Ума, как у пенька!

— Да я, да ты! — икал здоровяк, багровея на глазах.

Все знали, что суженая его вертит подолом туда-сюда, когда муженек в дальней поездке.

— А-а-а, о-о-о! — зал задыхался. — Ха-ха-ха!.. Ух, Клавдия! Отшила — так отшила!..

Бытовуха заедала народ, а создаваемый комплекс еще ничего не давал, а только брал, быстро сжигая собственные накопления и постепенно зажимая копешку у работяг, сея недовольный ропот:

— Амба леспромхозу!

— Не за того голосовали!

— Начальство над нами, а не для нас…

— Сматываться надо! — но никто пока не трогался с места, авось да лучшая жизнь наступит, как обещали газетки и радио.

И только к середине апреля тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года наконец-то разобрались, что к чему, все акты были подписаны прилюдно в леспромхозовском дворце культуры, речи сказаны, а обещания лились молочными реками с кисельными берегами. Долго не смолкали овации, когда представитель Главлеспрома вручил Березину соответствующие документы в красной папке с гербом, а Мажитов, прилетевший из области на торжества, тужась, выкрикнул:

— Да здравствует Коммунистическая партия Советского Союза и ее верный ученик товарищ Брежнев! Ура-а-а!

Жидкие голоса первых рядов, где сидели передовики производства и начальство, потонули в басистом реве динамиков, игравших «Интернационал». Все встали. Грохот откидных сидений пулеметной дробью прошелся по рядам…

Трифонов, на этот раз сидевший не за столом президиума, а почти в последнем ряду, скрытно сплюнул меж коленей, матюкнулся про себя и, нахлобучив на голову фуражку, пробрался к выходу. «Все! — колотилась мысль. — Сдох леспромхоз! И ведь никто не пикнул…»

В роскошно оформленном буфете, с коньяками и икрой, скучали официантки, строго выполняли приказ: «Не обслуживать, пока не закончится торжественная часть!» И столики были пусты. Только в уголке, за громадной пальмой в бочке, пристроился бывший секретарь райкома Козырев. Увидев Трифонова, махнул ему рукой.

— Подсаживайся, герой! Ордена нацепил, думал, тебя в президиум выдвинут?!

— Клал я на этот президиум!

— Наливай и пей. Чешское… Пивком вот балуюсь.

— Мне бы чего покрепче, Наталья, — развернулся он со стулом к буфету. — Отоварь коньячком!