Тихо подпевающие друг другу Катерина и Соня приумолкли и пытливо посмотрели на догнавшую их Зою, но вопросов задавать не стали. Так и шли молча, пока не показалась деревенская околица.
— Кажись, дошли! — радостно выдохнула Катерина, наломавшая в дороге припухшие ноги, приглядываясь ко двору, гадая, не приехали ли гости. Но во дворе, в полном одиночестве, копошился отец, тюкая топором по бревнышку. «Не приехали! И Алешки нет. Теперь к вечеру жди…» — подумала недовольно Катерина.
Отложив дерево, чувствуя, как хмель выходит наружу, стискивая голову железными обручами похмелья, Петр Семенович оглянулся на прогон и увидел баб, а среди них Зою с распущенными волосами, игравшими золотой копной на голове снохи, и попервой потерял дар речи.
— Мать моя… — охрипло прошептал он. — Зойка платок скинула?! Что за денек седни! Аж нутро еще больше загорелось, и голова стала светлой.
Катерина, вошедшая в калитку первой, посмеиваясь над остолбеневшим отцом, спросила:
— Чего, батя? Аль чуда увидел?! — и, проходя мимо отца, прошептала: — К Саше на могилку заходила…
— Вон чего?!
Петр Семенович воткнул топор в чурбак, пошел встречать. Из детского пристроя выскочила во двор ребятня. Сразу стало шумно и весело. Катерина тяжело опустилась на приступок у крыльца. Отдыхивалась, щурилась на отца, суетившегося вокруг снохи. Маринка, подхватив корзинку, тащила на веранду, удивляясь, как это мать дотащила такую тяжесть. Сашка подошел к матери, обнял и прошептал на ухо:
— Красавица ты у меня!
— Ну, ладно-ладно! — Зоя обняла сына за голову, притянула к боку Егорку, суетившегося тут же. С улицы донесся чуть хрипловатый грубый голос Сони:
— Заходить не буду… После…
— Иди, сынок, — кивнула Катерина Павлику. — Помоги тетке Соне донести корзину.
Петр Семенович потирал руки, светился весь, как новый пятиалтынный. Как же?! Любимая сноха в поправу пошла. «Может, и Кольке улыбнется? Лишь бы опять не напартачил. Но ныне мы это дело возьмем в свои руки!» — мысли вились затравленно, будто боялись подслуха. Он поглядел вслед уходившей в сенцы Зое, удивился не впервые, как это такая ладная баба столько лет увертывалась от мужиков.
Прогудел полуденный гудок на Айгир-заводе: «У-у-у-у-у!» И заглох, как будто захлебнулся паром. Из проулка вышел годовалый бычок Трифонова с оборванной веревкой на шее. Он поддел еще неокрепшими короткими рогами кучу хвороста, нарубленного хозяином с осени для плетня, но не востребованного по случаю запоя, растрепал ее и с ревом тронулся на прогон. Вскоре визг Марфы покрыл деревню:
— И-и-и… Опять, зараза, оборвал веревку! Купили, сатану, на свою голову. О-о-о!.. До осени бы дотянуть! Корнилович, утихомирь ты его!..
Ловили бычка всей деревней. У Самохваловых перекопал копытами, широкими, как банный тазик, все грядки. Люба охаживала бычка по крутому и упрямому лбу хворостиной. Тот только угибал к земле квадратную морду и ревел не хуже, чем заводской гудок. Матвей Егорович, сидя у себя на скамеечке, подзуживал, вытирая выступившие от смеха слезы:
— Ты его под пах, Любка!
Сашка догнал бычка возле реки, ухватил его за хвост и закручивал. Из-под ног парня летел песок. Марфа ругалась на него:
— Хвост оторвешь, бугай!
Трифонов наконец-то увалил бычка на бок, накинул на шею удавку. Тот сразу присмирел. Зоя видела, как у сына закаменели глаза. «Вылитый отец, — думала она. — Как служба пойдет? Вся жизнь в нем!.. Егорка уж второй и на пирогах выращенный. А Сашка вымученный!..»
Трифонов хлопнул ладонью по крутому плечу Александра, когда они завели бычка в сарай, проговорил восхищенно:
— А ты ловок, Сашок! Я бы взял тебя в свою бригаду, когда лес валил…
— А кто бы пошел!
Разошлись, судача о происшествии, нарушившем тихий уклад деревенской жизни. Катерина пошла ставить тесто на пироги. Петр Семенович, не решаясь попросить у дочери на похмелку, пошел к мужикам, курившим у реки на бревнах. Трифонов, с утра трезвый и злой, ругался на жизнь. Потянув носом, учуял перегар, повел им, как рулем.
— А ты уж, Петя, остограмился? А меня не позвал!
— Матвей выручил по случаю приезда, — оправдывался Петр Семенович. — Тебя баба сторожила… Но у него больше нет.
— Ясно!
— Аппараты надо выкапывать, — произнес старик Круглов.
— Пора уж, — подхватили мужики. — Но только власть все заимки знает и шустрит. Кому охота лямку два годика тянуть… Да и сахару ноне нет. А из картошки вонькая…
— Знаем местечко! — ощерился Трифонов. — Правда, Петя? Там власть не достанет. А сунется — так в Бересеньке искупаем.
Читать дальше