Леонид Лушников - След заката

— Спускай свои помочи.

Катерина уверенно и деловито выдернула из армейских штанов рубаху, потянула вниз пояс до белого и широкого развала поясницы, повела ладонью вглубь, в бабье тепло. От чужого прикосновения тело женщины мгновенно пошло пупырьями гусиной кожи, напряглось.

— Ну, чего там? — Соня нетерпеливо пялилась через плечо, выкатывая глаза. — Впился?!

— Вроде бы ничего нет! — Катерина гладила бархатистую кожу. — А ты, Сонька, белая, как гусыня. А еще десантница!

— Не твое дело. Гляди! — грубовато проговорила та.

— А задок! — продолжала с издевкой Катерина. — Может потягаться с племенной кобылкой. А че ты жмешься?! Стесняется, — Катерина озорно подмигнула Зое, с трудом сдерживающей смех и ожидавшей от золовки еще какой-нибудь выходки. — Хвалишься мужиками… А может, ты еще целка?! Зойка, давай ее пощупаем, как куру! — Она бесцеремонно запустила руку дальше, под резинку трусов.

Соня отскочила, как ошпаренная, закричала волнующим баском:

— Хулиганка!.. Я тебе пощупаю! Была ты хабалкой и такой осталась! Не зря себе Алешку в копне вырыла…

— Ой, не могу! — Зоя не стерпела и в изнеможении повалилась на галечник. Катерина, поджимая подол сарафана, еле-еле доплелась до плоского высокого камня, привалилась к холодной лобине боком, не смеялась, а рыдала, прикрывая рот ладонью. Соня, с серьезным лицом, поспешно заправлялась, со злостью поглядывала на женщин, умирающих от смеха, грозилась:

— Была бы ты, Катька, без пуза, то поваляла бы я тебя в ручье! И носит же свет такую бессовестную! Вот придем домой, пожалуюсь Алешке.

— И-и-и, ох-хо-хо! Пожалу-юсь!..

Так, озорничая и разыгрывая друг друга, по-бабьи откровенно, дошли до излучины к Белым берегам, где цвел и благоухал сиренью и акацией старинный деревенский погост, разросшийся в последние годы за счет покойников из Айгир-завода. Зоя, сама того не замечая, на время забылась и не сторонилась общего веселья. Но увидев у ворот часовенку, выстроенную вскладчину жителями Бересеньки в память о родных, покоившихся у Белого берега, поджала влажные губы, смыла с зарозовевшегося лица улыбку и неожиданно свернула к воротцам, кинув на ходу:

— Вы идите, бабы! А я к Саше зайду…

— И мы…

— Нет уж! Ноне мне надо одной…

Решимость, застывшая в ее похолодевших глазах, остановила женщин.

— Ну, иди одна, коль надо, — после некоторого замешательства тихо проговорила Катерина, увлекая Соню за собой.

— Чего это она сегодня такая странная? — вполголоса спросила Соня, — оглядывая прямую спину Зои.

— Нашло, видать! — задумчиво ответила Катерина. — А может, к лучшему. Дай-то бог! — она коротко перекрестилась на потемневший деревянный крест часовенки. — А то измучались мы с ней. Особенно батя.

Медленно, раздумывая над своей жизнью, Зоя вошла в воротца, для каждого расхлябанные настежь. Ноги как будто налились тяжестью. И корзинка несносно резала руку. Во всем ощущалась маета. Бабка Говорухина из лесного кордона, сторожившая тут на старости лет каждый день могилку единственного сына, умершего от ран, полученных в войну на поле боя, низко поклонилась ей, сгибая и без того искривленную годами спину, прошла мимо, обдав старческим тленом и восковым ладаном. Но Зоя ее как будто и не заметила. Она глядела впереди себя, а замечала только дорожку, что вела пряменько к могиле мужа…

Только спустя почти два года после гибели Александра Петровича Березина районные власти наконец-то поставили обещанный над могилой памятник: гранитную неотесанную глыбу, привезенную из Каменки с заброшенного карьера, разработанного когда-то заключенными, да и то благодаря стараниям Николая Петровича Березина и Алексея. Грубый и дикий камень, черно вставший рядом с крестами ранее ушедших из рода Березиных, был сродни покойному, прошедшему по жизни нелюдимо, на зонах и спецпоселениях. С лицевой стороны камнерез из Ленинска, приглашенный первым секретарем райкома партии Козыревым, отшлифовал в мастерской пластину, где по настоянию Зои Березиной было начертано резцом:

Березин Александр Петрович

1920–1958 гг.

Ни звания, ни места, где погиб! Только эти волнующие есенинские строки, любимого поэта зэков, Зоя со слезами на глазах с трудом упросила художника вырезать на камне. Бородатый камнетес, с голубыми глазами и обличьем северянина, еще совсем недавно отбывал тут срок, да так и остался навечно, грустно произнес: