Леонид Лушников - След заката

В эту весну вода была в половодье малая и берег отодвинулся метров на двадцать, оголив галечный плес, а обрыв на левом берегу, стоявший напротив, откуда атамановские пацаны ловили на проводку голавлей и жерехов, оказался совсем на суше. Корневища черемух висели в воздухе, словно щупальца осьминога. Тут-то и высиживал уже вторые сутки Дмитрий Фролов, выслеживая дорогу, покуривая и, для отвода глаз, приткнув бамбуковое удилище на рогульку. Леска уже давно запуталась в мусоре, а поплавок и вовсе унесло прижимом. Не давала покоя Фролову дикая волна мщения еще с прошлого года, как только узнал о том, что брата Василия застрелил Алексей Ястребов. Терзала она сердце холодком и туманила мысли. Он даже бросил выпивать, хотя ящики с драгоценной по нынешним временам влагой стояли в тайном погребе, под полом дома и ждали покупателя. Когда пришел к власти Андропов и начались громкие судебные разборки над теми, кто хоть малую толику был замешан в коррупции, в цеховских делах, Дмитрий потерял покой, трясся как осиновый лист каждую ночь. Все его подельники уже созерцали небо в клеточку, а он каким-то чудом гулял на воле. Потом он понял, что держали его на плаву всесильные родственнички, ну и топить его подельникам было невыгодно. Вся тайная касса была в руках Фролова. Посоветовал друзьям-товарищам ее создать Шарыгин, зная блатные законы воровского мира. «Все в кучу, мужики, на черный день! — говорил он на сходке с выпивоном. — Каждому своя доля! А ежели кто загремит, то на нарах легче будет да и когда воля блеснет…» Там же Шарыгин предложил Фролова:

— У Дмитрия есть хватка!

Некоторые возмутились, особенно противился начальник милиции:

— Мы что, паханы?! Будем принимать ихние законы!

— Верно…

— Как хотите, я умываю руки, — поджал губы Шарыгин.

Все же потом согласились. Вскоре деньжата из чулков перевели в золотишко и серебро. Металл всегда в цене, хоть при какой власти. Кладку никто не знал кроме Фролова. А соорудил тайную храну еще отец Дмитрия в давние времена, храня там накопленное. Перед арестом сына Василия старый жулик почуял неладное, попросил Дмитрия отвезти его на телеге под Шоломку, в Вербовое ущельице, крутое и мало посещаемое людьми из-за того, что еще в старые-престарые времена хоронились там от властей разбойники и беглые каторжники, которых казачки регулярно вылавливали, ежели те уж больно сильно шалили в округе. Он рассказал двенадцатилетнему пареньку, что его дед скрывался тут от красных, пока на рану не накинулся антонов огонь, и то, что взял его Березин…

— Гробовая семья, Дима! Подальше от нее!.. Васька вон из-за Катьки жизню сломал…

Веселый ручеек спадал водопадиком на большую известковую плиту. Вода скатывалась тонко по бело-розоватой глади зеркально, играя на полуденном солнце изумрудно-сине.

— Подвинь, Митя, ее сюда вон за тот конец, — попросил отец, указывая корявым пальцем на выступ.

— В ней, батя, с тонну будет?! — удивленно выпялил глаза на отца Дмитрий. — Да ее трактором…

— А ты попытайся, сынок! — хитро щурил рыжие глаза Фролов. — Пойдет как по маслу…

Дмитрий ухватился, и плита, на удивление, легко сдвинулась. Вода, уркнув, словно лилась из бутыли, ушла в землю…

— Сунь-ка руку под козырек…

Дмитрий достал из-под водопадика совершенно сухой котелок, заткнутый в горловине деревянной пробкой, которую хотел тут же вытащить, но отец остановил его:

— Сейчас не надо. Когда уж больно приспичит, то возьмешь, а пока не тронь. Будь осторожен, когда сюда пойдешь. Шарыга все в душу лезет. Береги тайну. Васька пьяница… Пропьет! Витька уж больно чистенький… Не для него это. А пока забудь об этом! На дело бери…

Дмитрий забыл на долгие годы. И коснулся заветной кубышки, когда начал восстанавливать усадьбу. А потом кубышка уже перестала вмещать золото, и Дмитрий приспособил под это дело трехлитровую полиэтиленовую канистру с широким горлом. А котелок, изъеденный временем, навесил на кол плетня. Шарыгин тысячу раз проходил мимо, не догадываясь, что это и есть та самая кубышка, о которой он не переставал думать…

За выступом поворота надсадно загудел движок машины, взбирающейся на петлю серпантина. Сегодня прошло тут около двух десятков машин, но эта почему-то принесла волнение. Почуяло сердце, что ли?! Дмитрий поглубже на глаза натянул фуражку и взялся за удилище левой рукой. «Он!..» — мысли сразу потекли другим руслом, по спине пошла колкая холодная рябь. Рука потянулась за спину, где лежал винтарь, из которого он бил зверя. Но сердце подвело… К реке лихо скатился почтовый уазик, за рулем которого сидела почтальонша, отважная деваха, колесившая в одиночку зимой и летом по проселкам и деревням, изредка подсаживая знакомых селян, мерявших таежные километры на своих двоих после закрытия железной дороги.