Леонид Лушников - След заката

— Королева!

А женщины скрытно заведовали и ревновали: «Кусочек лакомый, — шептались они. — Да подумаешь, невидаль?! Наших баб раскрась да разодень, еще краше будут!»

— С наступающим вас! — пропела Рита, присаживаясь рядом с мужем в красном углу, купаясь в мужских вожделенных взглядах, одаривая всех наигранной улыбкой, а сама думала: «Господи! Зачем ехали? У папы собрался весь цвет района… А тут?! Лощеные рожи да и пялятся на меня, как на кусок ветчины…»

Гуляли, как всегда, шумно. Водили хороводы в доме и на улице, орали песни, потом опять жрали и пили. Уже утром, когда половина гостей укачалась, все стали разбредаться по домам с пьяными криками. Ныне обошлось без мордобоя. Виктор, покуривая с братом на кухне, тихо рассказывал о гибели Василия, вскользь упомянув о подозрении сослуживца Сорокина:

— …Побег был дерзкий. На этом Сорокин немало потерял. И всю жизнь искал беглецов. Один-то был матерый вор-рецидивист. Он и ныне во всей Азии мазу держит… Законник! А второй был пацан. Ястребов его фамилия. Дело складывается так, что тот Ястребов и этот, который стрелял в Василия, одно и то же лицо…

— Да ты что?! — перебил его Дмитрий, схватив за предплечье. — Так брать его надо, братан. Помнишь нашу клятву?

— А то!

— Так чего же телитесь?! Скажи тестю…

— А зачем, Дима? — Виктор глянул на брата с прищуром. — Дела давно минувших дней. Живет Алексей мирно, ну и пусть. У него семья…

— Ну ты даешь! А кровь?

— Ты, наверное, не забыл, как мы пакостили Березиным, а? То стога поджигали, то еще чего озоровали по дурости. Подрались они из-за Катерины. Ну и что? У нас тут вечно драки были да поножовщины. Теперь каждого в кутузку. А Вася сам виноват. Всю жизнь себе попортил воровством… Да и ты за ним следом чуть не пошел.

Дмитрий отвернулся, спрятав глаза. «Не прознал бы!..» — толкнулась мысль, а вслух сказал:

— Значит, Алексей?! А я с ним в районе частенько встречаюсь и думаю, чего это он морду воротит? Думал, из-за старой стычки. Вон оно что!

Злоба подступала к самому горлу, хотя и делал вид, что равнодушен и согласен с братом о прощении. «Тюхтя ты, хоть и опер! Раньше был таким, таким и остался! — злоба постепенно уходила вглубь, сбивала дыхание. — Но я, сука буду, если не прижучу падлу! Не будет прощения, Ястребок. За Ваську…» — И глаза все же выдали волчьи помыслы.

— Ты не пыхти! — предупредил его Виктор. — Об этом ни гу-гу! И брось кулаки сучить! Не пацан! Седина уж в висках. Узнаю, самолично тебя повяжу, чтобы дров не наломал. И еще вот что?! — Он притянул к себе за рукав рубахи, продолжал, пронзительно глядя в глаза: — Сейчас идет кампания… Цеховиков громят. По данным органов, ваш район замешан в продаже леса налево. Если ты в эту кучу попадешь, то вышка обеспечена. Смотри, Митя! Я тебе в этом деле не заступник…

На кухне появилась слегка в подпитии Рита, прервав разговор братьев. Устало прислонившись к спине мужа, кинув красивые оголенные по локоть руки ему на плечи, загадочно улыбаясь, вспоминая, как красномордый мужик только что целовал ее туфельки, ползая на коленях; а его жена, дородная баба с плечами молотобойца, колотила мужа по жирному загривку кулаками, шипела, как змея, больше излучая гневные взгляды не на пьяного мужа, а на Риту:

— Старый пень! Туда же… Вы уж извините… Напился!

Рита вздохнула. Хоть какое-то происшествие, а то скукота!

— Ты что, Ритуля?

— Домой хочу! — она капризно вздернула подбородок, надула пухлые губки. — Поехали, а!

— Погостили бы еще, — встрял в разговор Дмитрий. — В кои веки…

Говорили рвано. Дмитрий обиженно упрашивал гостей не торопиться, но потом понял, что ведет бесполезный разговор, замолчал. А тем временем Шарыгин грубо выпроваживал захмелевшего Витолова, упиравшегося в двери:

— Канай, хмырь! Пока тебе морду не набил!

— А где эта, как ее, рюмочка?! — мычал Витолов, волнообразно водя в воздухе руками. — Чудо!

— Тебе за это чудо башку свернут!

Витолов ушел вместе с Гороховым. Чета Фроловых тоже засобиралась. Груня таскала в машину гостинцы: вяленого хариуса, домашнее сало и банки с вареньями. Виктор напоследок предупредил:

— Про наш разговор не забывай, Митя!

Вдоль по улице внезапно закрутилась пыльная поземка, срывая морозную куржу с деревьев. Сорванная с горы Шоломки лавинка, тонюсенькая, как ручеек, прошипела по склону, дыхнула в село пыльцой и утолила свою ярость в скалах. Мороз потрескивал в срубах домов. Пока прогревался мотор машины, кучно пыхтя выхлопом, розовая зорька проклюнулась над хребтом, плавно легла загадочным цветом на тайгу, на заснеженные долы, стекающиеся из ущелий. Провожать гостей вышли всей семьей. Рита, прижимаясь к Груне боком, говорила: