Леонид Лушников - След заката

Труба на крыше бани выдохнула из нутра каменки столб смолянистого дыма, сразу растаявшего в вышине неба. Петр Семенович крякнул удовлетворенно, покуривая, вышел за ворота. Трифонов, уже вернувшийся с завода, пилил «Дружбой» выловленные из реки бревна, пока не хватились их запанники, подбиравшие выносы в самую полую воду. Треск расшатанного старостью движка настырно лез в уши, надрываясь в насквозь промокшей древесине. Жена Марфа, обсыпанная с ног до головы тяжелыми опилками, источавшими запахи сырости и подгнившей коры, придерживала коротыши длинной вагой, одним концом заряженной под огромный валун.

— Выпить бы! — прошептал Петр Семенович, сгорая от нахлынувшей внезапно скуки и безделья, глядя на то, как постепенно горячие языки мари лижут боковину утеса. — Да где взять? В поселковом магазине шаром покати… Один уксус. А все к коммунизму идем. Долго больно. К Матвею лучше не суйся. Аннушка даст от ворот поворот.

Петр Семенович разнюхал, что на проводы племянника Алексей добыл где-то ящик портвейна и четверть спирта, но Катерина так припрятала выпивку, что семи собаками не сыщешь. На что уж у Петра Семеновича на это дело было особое чутье. «В мать пошла! — дивился Петр Семенович. — Та, бывало, запрячет — не найдешь, хоть миноискатель бери. Но куда же она ее дела?! — вертелась назойливая мысль, заслоняя все другие, свербившая уже с неделю и не дававшая работать по хозяйству. — Приедет или не приедет Колька? — с трудом заставил он себя думать о другом, пожалуй, более важном, задевавшем сердце и душу с того дня, как вернулся с фронта. — Зойка не хочет… Если бы хотела, так давно бы заарканила. А как все провернуть?!» Опасно затянувшаяся холостяцкая жизнь сына раздражала. И тоску как рукой сняло, беспокойство о судьбе этих двух людей, самых дорогих и близких. Тут же припомнились похороны старшего сына; Зоя, повисшая у Николая на руке, и тогда сердце ворохнулось надеждой, но не суждено. Жизнь, как ни верти, а течет своим берегом. Петр Семенович сморщился. Нежданная слезинка скатилась по морщинистой щеке, запутавшись в заиндевелой щетине. Растопить тоску-печаль чем-нибудь горячительным захотелось еще больше. Раньше хоть самогон курили да бражку ставили, а теперь строго. Срок можно схватить приличный. Вот и подзабросили аппараты. А на торговлю надежды никакой. Хоть вой, а все тоще… С такими думами старик качнулся было на бережок к Трифонову, но тут же передумал, по опыту зная, как взовьется его баба. Он растерянно огляделся. «Вот незадача?! Жизня перевернулась. Выпить даже нечего и негде. Погано все! — подумал он озлобленно, костеря на чем свет стоит власти и главного правителя, стоявшего у руля, нахмурившего крупные черные брови. — Право — броненосец!»

Петр Семенович повздыхал, хотел уж вернуться домой да попить чайку из самовара вприглядку и снова произвести капитальную ревизию самых укромных уголков большого дома, где могла бы скрываться священная влага, но тут же приметил, как из калитки Ветровых вышли Матвей Егорович и Анна.

— Сестрица в поселок намылилась. А уж у Матвея точно есть! Сонька пустой не приедет… — пробормотав, Петр Семенович поспешно юркнул в калитку, чтобы не попасться на глаза строгой сестрице, оберегавшей мужа с той поры, как врачи строго-настрого наказали не баловаться горькой, если хочешь жить. «Брехня все это! — ругался Матвей Егорович, сопротивляясь. — Масло нельзя было есть при Хрущеве, а при Брежневе чай с сахаром и пить водку». — «Белая смерть… белая смерть!» — передразнивал он газетные публикации и наказы врачей.

Матвей Егорович Ветров, отвалявшийся на койке областной ветеранской больницы с самого Сретения, с радостью созерцал родные места, задыхался от свежего горного воздуха, не мог налюбоваться тайгой и рекой, усевшись на лавочку с зарей. Анна еле-еле затащила его в дом на завтрак.

— Успеешь наглядеться-то! Лекарства пора пить.

— А ну их!..

Петр Семенович дождался, когда тропка заведет Анну в рябинник, и только после этого вышел из калитки и круто развернулся к дому свояка. На скрип березинского протеза Ветров живо обернулся. На бледном лице, окаймленном седой бородой, расцвела улыбка.

— Рули сюда, Петька!

Хотя больничка сняла часть боли в ногах и руках, сраженных ревматизмом, заработанным за долгую службу на сплаве, но резь нет-нет да полоснет по жилам. Сморщившись, Ветров взмахнул скрюченной рукой, как корневища старого вяза. У Петра Семеновича ворохнулась в душе жалость. «Ах ты!.. От больницы-то, видать, мало проку. Ишь, как крылится, как подранок. Боль есть ишо. Надо его по-нашенскому как следует попользовать. С Трифоновым на эту тему покалякать. Он хоть и алкоголик, окромя похмелюги ничем не болел, но лечебное дело туго знает. По роду так идет…» Радуясь неподдельно, но с лукавинкой в голосе, Петр Семенович, завопил: