Леонид Лушников - След заката

— Так… к слову.

— Нашел с чем сравнивать! Люблю я Зою!..

Петр Семенович что-то промычал, плюхнулся на стул, грохнув костылями. Алексей порывался что-то сказать, но Зоя перебила его:

— Погоди, Леха! — Она со строгим, каким-то закаменелым лицом подошла вплотную к Николаю, обдав его голубой завесой прищуренных глаз. Тот даже зажмурился. И выдохнула прямо в лицо: — Ты-то, может быть, и любишь, Николай Петрович! — голос ее еще больше огрубел и стал нагловато-развязным, как бывало на зоне. — А я?! — она с поспешной живостью спрятала выбившийся из-под платка непослушный золотой локон, рвавшийся на белый свет, как жар-птица, еще больше сморяя мужика голубизной сухих глаз. — А ты меня спросил?! — и уже нежнее и растроганнее. — Вот увез бы ты меня в тот день… После похорон… Тогда, может быть, с горя, я бы была твоя! А ты побоялся… Сейчас уж поздно огород городить, когда все потравлено. Иссохла я! А люблю Сашу! Не майся…

Дверь еще долго стонала, и сыпался с потолка белый меловой иней, припорашивая крашенный желтой краской пол. Алексей чуть не опрокинул свою тарелку со щами, кинулся следом.

— Николай Петрович! Николай… Ну, подождите же вы!

Уазик вырвал заморевшую в холоде траву-мураву на прогоне и умчался через мост на тракт. Алексей поглядел на то, как бешено шла на подъем машина, подумал: «Еще грохнется! Ничего! Остынет Березин. Вот нашло на мужика! — он усмехнулся, поежившись от студеного северного ветра, бегущего по Бересени и вздымавшего беляки, и пошел в сени. — Как теперь будет вести себя?!»

И верно. С того дня как обрубило. Николай Петрович стал бывать в деревне редко, хотя и заманивал его Алексей банькой. Так, заскочит на минутку, как на побывку, да и то украдкой от Зои. Петр Семенович ругался ожесточенно на сына:

— Дубина стоеросовая! Сам себе дорожку дерьмом завалил. А теперь прячешься. Мосты надо было строить, а не ломать, как ты!

А через годик, когда стало ясно, что с Зоей ничего ему не светит, да и хирел вновь созданный комплекс, не справляясь с планами, которые Николай Петрович сам взгромоздил на свои плечи, жаждуя славы, он укатил неожиданно для всех в область, пристроившись в обкоме партии…

Солнышко грело и нежило, растопляя горемычные мысли, особенно затопившие нынче голову с самого утра. «А что мне делать? Веснянка ко мне в душу забралась, не спрашиваясь. А сердечко плещется, как рыбина на мели! На проводы Сашки уж наверняка прикатит. Любимый племяш уходит на службу. Боже, как время течет! А возможно, и не приедет. Обида, она как липучка…»

Навстречу шли бабы с лугов с полными корзинами зелени и грибов. Девчушка, чуть постарше Сашки, весело проговорила, играя глазами:

— Тетка Зоя, а твой Сашка обещал меня в луга сводить. А сам обманул.

Зоя ничего не ответила. Усмехнувшись, прошла мимо. За нее отмахнулась Катерина, подмигнув бабам:

— Тебя, Дуняшка, уж давно Сережка Логинов по лугам да сараям таскает! Распутная ты!..

— А ты видела?! А ты видела?! — затараторила та, скрытно насмехаясь.

Бабы смеялись. Бабка Боровиха, грохоча подкованными сапогами по щебенистой тропке, проговорила язвительно, стараясь хоть как-то защитить внучатую племянницу, каждый раз прикрывая ее славу:

— Спать вы горазды, Березины. Кто за вас пойдет… У Дашки жених из городу. А Сашка ваш!.. Фулиган!..

Катерина так и села от смеха. Соня улыбалась, помалкивая. Зонного лица не было видно. Поселковые прошли мимо, шумно обсуждая что-то, забыв сразу же короткую стычку. Никого это уже не удивляло. Может, полвека шла между Боровихиными и Березиными явная и скрытая борьба. А началось-то все из-за того, что когда-то, еще в двадцать первом году, молодой Петька Березин подпортил репутацию старшей дочери Боровихиных, живших тогда в Айгирском хуторе, где ныне стоит завод, а женился на казачке из Атамановки. Отец Павлины грозился с полным серьезом:

— Убью при случае красненького!

Но смерть миновала удачливого Березина не только в любовных делах, но и на поле брани. А вот род Боровихиных из-за красных поредел порядком…

Никто не знает, что ждет человека во все времена жизненного пути. То ли долгая и счастливая жизнь, то ли недобрая смерть. Много жизнь скользила по краю пропасти, но кони Березина Петра Семеновича всегда проносили мимо того края, за которым уже ничего не было…

С утра уж потихоньку перевалило солнышко хребтину, мохнатую, как волчий загривок, и заиграло по реке искорками. Петр Семенович, проводив женщин, вернулся на хозяйство, которое стояло еще крепко, не в пример соседям с уличного порядка. Ворчливо упомянул зятя, оглядывая подсевший пристрой, за то, что Алексей пожалел цемента под фундамент, и тот не устоял под срубом. Потом он затопил баню для внука. «Уж я тебя, Сашок, ноне так попарю, что до конца службы помнить будешь! — обещал он мысленно. — Хоть и баламут, но все в нем наше, березинское!.. Крепче нашего рода во всей округе не сыщешь по банному делу. Да что там?! Сам Назаров вылетел с полка, как птичка. А в армии разве баня? Так себе… Помывка с тазика! — Петр Семенович, шуруя в топке кочергой, вспомнил свой первый санпропускник в Свердловской переформировке, когда снаряжались да ждали с нетерпением отправки на фронт, усмехнулся: — Вода под кранами замерзала!»