Иосиф Райхельгауз - Игра и мука

Со временем у нее все больше болел позвоночник. Мы стали делать увеличенные антракты, во время которых она лежала на кушетке из фанеры, которую сделали специально для нее монтировщики.

Как-то я предложил Филозову и Любе сыграть спектакль «Уходил старик от старухи». Но Люба отказалась: не хочу быть старой. Так и не стала…

О болезни Виталия Яковлевича Вульфа было известно давно. И все же, когда такой масштабный человек уходит, сразу понятно, что закрыта – страница, глава, пласт: что-то кончилось, чем мы много лет жили. Мы могли к Виталию Яковлевичу относиться по-разному: пародировать, шутить, копировать его манеру говорить. Но, конечно, он был в нашем Театре, в драматургии, в нашей связи с Западом – теми самыми айсбергом и махиной.

Для меня Вульф – человек особенный. Когда я еще учился на 5-м курсе ГИТИСа, Виталий Яковлевич был членом художественного совета «Современника». Как-то поздно ночью мы с артистами театра Советской армии показывали мой спектакль «И не сказал ни единого слова». После спектакля заседал худсовет, и Виталий Яковлевич первым выбежал и, пока они там совещались, шепнул мне в ухо: «Я сказал: Галя (имелась в виду Галина Борисовна Волчек), этого мальчика нужно брать!» Он напоминал мне об этом много раз в течение жизни. И я ему за это бесконечно благодарен. Виталий Яковлевич регулярно приходил в «Современник», когда мы с Валерием Фокиным были молодыми режиссерами, заглядывал на репетиции, комментировал. Конечно, он субъективен, но его субъективность оказывалась продуктивна.

Помню репетиции «А чой-то ты во фраке?» Я восторженно считал, что делаю шедевр. На один из последних прогонов пришел Виталий Яковлевич, посмотрел и сказал: «Все нормально, но у меня чувство, что ты пригласил нас на шикарный обед, подал замечательный салат, прекрасное первое блюдо, мы ждем соответствующего второго, а ты опять приносишь первое». И тем самым заставил меня переделать окончание. Благодаря ему, я добавил кусочек драмы и цирковой финал. За три дня до премьеры пригласил Терезу Дурову и попросил: «Давайте сделаем что-то такое…» Она поставила несколько цирковых трюков. Появился финал с выстрелом «Чайки» – его бы не было, если бы Вульф тогда меня не поругал…

Конечно, его субъективность была невероятной – какие-то театры нравились, а какие-то – нет. Не случайно над ним посмеивались: он присваивал себе артистов и режиссеров, переводы и так далее. Было ощущение, что весь 20-й век – это близкие друзья и родные люди, семья Виталия Яковлевича: «Он наклонился и сказал ей на ухо. Об этом никто не слышал, сейчас я передам вам эти слова». Это вызывало улыбку. Но, наверное, по-другому в нашем деле нельзя…

Несколько месяцев назад я летел из Израиля, вошел в самолет, сел на свое место, выдохнул и вдруг справа от себя увидел Вульфа. Всю дорогу он, не останавливаясь, читал мне лекции о русском и мировом театре, вспоминал о разном. Я его сфотографировал… При самом неоднозначном отношении к тому, что делал Виталий Яковлевич Вульф, очень жаль, что теперь его кресло в самолете будет пустым.

Трагедия. Не театральная – настоящая. И для театра и для жизни. Умер не просто талантливый, нужный, востребованный артист; умер тот, на ком 27 лет держался театр «Школа современной пьесы». Это с ним мы ровно 27 лет назад 27 марта 1989 года позвали Любу Полищук и начали репетировать «Пришел мужчина к женщине», а потом открыли театр. Это с его участием мы сыграли более 30 премьер. Это с ним мы объездили весь мир. Много символического происходит вокруг нас. И вот одно из таких символических совпадений: последний в своей жизни спектакль Филозов сыграл ночью именно 27 марта. Это был «Город», который театр показывал на культурном форуме в Манеже.

Не прошло и четверти часа после его смерти, как начались звонки от одиозных телепрограмм – Малахова, Корчевникова, «НТВ». Они зовут на свои телеэфиры, вовсе не собираясь рассказывать о Филозове-артисте. Им нужно раскопать что-нибудь пошлое и мерзкое, чтобы порадовать своих зрителей – тех самых, которым засирают мозги на своих политических шоу. Как мародеры они кидаются на смерть человека, никогда не игравшего по их правилам. И, пользуясь случаем, хочу им сказать: Филозов и ваши программы – две вещи несовместные.

Альберт Филозов – уникальный артист и уникальное явление русской культуры. Не только потому, что обладал огромным талантом, а потому что человек особенный. Как часто наша профессия провоцирует в людях самые отрицательные мерзкие проявления характера – зависть, алчность, расчетливость, амбициозность, высокомерие… Но Филозов – один из немногих людей культуры, в котором культура была составной частью его собственной личности и образа жизни. Искренний, честный, порядочный, высоконравственный – все эти эпитеты не дань уважения, а чистая правда. За многие годы совместной работы он никогда не спросил меня, какой гонорар получит, сколько ему заплатят за гастроли или ночной прогон. Он жил и работал, оберегая свою территорию, и никогда не лез на чужую. Один из немногих артистов, кто сначала что-то самостоятельно пробовал, а потом в крайне редких случаях мог предложить режиссеру свое решение персонажа или сцены. Один из тех немногих, кто не мнил себя драматургом или режиссером. Очень уважал эти профессии. А потому не позволял себе отсебятину – в тексте или в мизансцене. Никогда за всю его работу в театре не отменил спектакля – по болезни или в связи с киносъемками, которых у него было огромное количество. Первый спектакль с участием Филозова, который мы вынуждены заменить, должен был состояться в день его похорон. Все артисты нашего театра вышли на сцену – и это был вечер памяти Альберта Леонидовича.