Иосиф Райхельгауз - Игра и мука

Но учиться, слава богу, пришлось, а Рифкату в чем-то и переучиваться. Учителями стали не только наши профессора. М.М. Будкевич – замечательный режиссер, который очень много дал. Они с Рифкатом дружили. Учила вся театральная Москва. Которую мы, приезжие из других городов и стран, жадно впитывали. Рифкат, кажется, больше всех нас бегал на репетиции и спектакли Эфроса, к Любимову, к раннему Фоменко в университетский театр на Ленинских горах.

Мы вместе смотрели самые известные московские спектакли, бывали на всяких литературных, музыкальных, художественных, как тогда говорили, мероприятиях («тусовках» по – нынешнему). При этом, будучи в большинстве своем из бедных семей, все мы где-то подрабатывали. Но все успевали. Учились серьезно. В том числе – друг у друга. Как нам повезло с компанией. Прежде, чем показать что-то Андрею Алексеевичу Попову, было очень важно, чтобы наши работы увидели однокурсники – Толя Васильев, Боря Морозов, Регина Степановичуте, Рифкат Исрафилов. Мы, естественно, очень жестко друг друга критиковали, предъявляли высочайшие творческие требования. Мало того, мы много играли друг у друга как актеры, и это тоже во многом помогало.

Помню очень интересную режиссуру Исрафилова в пьесе Радзинского «Снимается кино», которую поставил в театре Ленинского комсомола Эфрос. Мы ведь тогда считали своим долгом поспорить с крупными мастерами. И ту роль, которую играл в театре Ширвиндт, он поручил мне, а роль Ольги Яковлевой нашей сокурснице – обаятельнейшей и красивейшей девочке Ирочке Алферовой. Ирина Ивановна играет сейчас в «Школе», и мы нет-нет, да и вспомним нашу первую совместную работу у Исрафилова.

В то время все, что мы делали, казалось противопоставлением современному советскому театру. Мы рвались к постановке Ионеско, Мрожека, инсценировали прозу Солженицына. Даже какая-то «Дума про Опанаса» Э. Багрицкого считалась опасным взрывом. Время-то такое было!

В год нашего поступления – танки в Чехословакии, разгромы «Нового мира», журнала «Театр», идеологические комиссии, собрания, чистки, проверки, в том числе и в ГИТИСе, разборки с Эфросом, Любимовым, «Современником», Захаровым, травля Володина, Солженицына, Ростроповича, художников-конформистов… Этот мрак и кошмар – на протяжении всей нашей учебы. А мы собрались открытые, вольнолюбивые, наглые, никто не хотел вступать в партию (когда один наш сокурсник вступил, мы все были в шоке). И если бы не Андрей Алексеевич Попов, который нас очень любил и прикрывал, нас бы просто разогнали, а, глядишь, и посадили бы. Все то советское пространство, советская реальность, в которой мы существовали, была конфликтна; постоянно нами обсуждаемая, отрицаемая, она была той средой, в которой мы росли, которой питались, и которая провоцировала нашу энергию, как пружина, держала в форме и напряжении. Это, безусловно, сказалось и на процессе учебы и на дальнейшей работе.

Я помню студенческие показы Исрафилова, видел спектакли Уфимского театра во время частых гастролей в Москве. Это были мощные, серьезные, профессиональные работы. Думаю, если бы Рифкат жил и работал в Москве, то уверенно выдержал бы столичный уровень соревновательности или конкуренции, как мы это ощущаем сегодня. Он высокий профессионал, замечательный организатор, умеет собрать команду. И даже потерпев такое, я бы сказал, крушение, связанное с советскими традициями, с национализмом, практически возродился на новом месте и поднял оренбургский театр, который прекрасно функционирует, опять слышен в России, и не только слышен, но и занимает весьма достойное место. Россия ведь держава супертеатральная. Я это хорошо понимаю теперь, объездив весь мир. И то, что кроме столичных существуют такие провинциальные театры, как Омский, Самарский, Томский, Липецкий, Орловский, тот же Оренбургский, как мощные структурно-художественные организмы, наглядное тому свидетельство. Потому мы и гордимся нашим русским театром. Исрафилов – один из его столпов. Русского театра – я не оговорился. Все мы, независимо от национальности, представители русской театральной школы, тем и сильны.

А еще я горжусь, что Рифкат – мой однокурсник и замечательный товарищ не только по искусству, но и в жизни. Когда он приезжает в Москву, мы всегда видимся, общаемся. Еще во время учебы, возвращаясь с каникул из Уфы, он всякий раз привозил нам – Толе Васильеву, Боре Морозову и мне – по баночке башкирского меда. Так продолжается и по сей день, 33 года. Сколько же меду мы с ним съели? И без единой ложки дегтя за всю жизнь.