Иосиф Райхельгауз - Игра и мука

До сих пор уверен, что эту спонтанную фразу, которую бросил в интервью «Независимой газете» очень давно, я сказал сознательно. Вижу, как многие мои коллеги во имя искусства, в частности, во имя театра, жертвуют отношениями с близкими, родными. Слышу заявления типа «Я хотел бы умереть на сцене», «Что бы я стал делать, если бы не был артистом!» Для кого-то это приемлемо, но для меня это все тот же пафос и фальшь. И если выбирать между выдающимся спектаклем и внучкой Соней – та же энергия более ценна в Соне. Хотя я стараюсь это совместить, но уж точно не жертвую семьей в пользу театра. И если человек просит отпустить его на простое жизненное событие, всегда это делаю. Знаю режиссеров, которые требуют, чтобы артист играл, несмотря ни на что. Если у артиста кто-то умер, но он играет, я это не приветствую. Это для меня нонсенс. Театр – форма жизни, но не вся жизнь. Далеко не вся.

62. Кого в театре вы назвали бы великим и почему?

В течение профессиональной жизни я сталкивался с выдающимися драматургами, художниками, режиссерами, артистами. В одном только «Современнике» – Валентин Гафт, Олег Даль, Олег Табаков, Константин Райкин, Татьяна Лаврова, Андрей Мягков – все они играли в моих спектаклях. С талантливыми артистами работать гораздо проще, чем с бездарями. У великого человека все вопросы и претензии обращены к себе, а у середняков – к окружающим. Плохой артист недоволен текстом, партнерами, режиссером, костюмом, которые «мешают» ему заниматься созданием «образа». А хорошему артисту все это помогает. Если у меня есть какие-то успехи и достижения, это благодаря такому количеству талантливого контекста. Я это очень ценю. Убежден, что наш театр – хотя я это придумал, реализовал, не умаляю своей роли, – но все же это история всей нашей компании. В «Школе современной пьесы». были великие и выдающиеся люди. У истоков стояли Альберт Филозов, Люба Полищук, Василий Петренко, Мария Миронова, Михаил Глузкий, Людмила Гурченко… Только по линии нашей литчасти здесь были известные имена – Григорий Заславский, Наталья Крымова, Марина Давыдова, Елена Ковальская, Екатерина Кретова… Звезды театроведения, критики, журналистики.

Могу назвать великим Окуджаву и объяснять, почему – то, что он сделал, меняет, влияет на жизнь огромного количества людей. И чем больше людей, на которых он повлиял, тем более он велик. Для меня великие – Боровский, Чубайс, Гайдар, Горбачев, Ельцин. В этом ряду можно назвать Сталина – великого тирана и упыря. Ведь великий – значит не хороший, а меняющий жизнь.

63. Вам посчастливилось встретиться с потрясающими людьми. И началось это уже в вашей юности в Одессе. Расскажите о них.

Да, посчастливилось встретить тех, кто повернул мою жизнь. Это семья художников – Михаил и Зоя Ивницкие. Случайно с ними познакомился, и от них узнал в возрасте 13-14 лет, как много не знаю. Благодаря встрече с ними мне стало стыдно, что у нас дома нет библиотеки. Как оказалось, я не читал огромное количество важных и нужных, настоящих книг. От них узнал то, что меня спровоцировало заниматься режиссурой. Я понял, что нужно покинуть родную Одессу и перебраться в столицу – Ленинград или Москву, что я и сделал. Зоя Александровна, к счастью, жива, ей 90 с лишним лет, и я до конца своей жизни буду помнить ее и многих людей, которые меня формировали. Евгений Михайлович Голубовский первым в газете «Комсомольська iскра» на украинском языке напечатал три моих рассказа. Мне было 14 лет. Рассказ «Яблоки» с тех пор, где и когда бы его не публиковали, всегда печатается с посвящением Евгению Голубовскому. Как ни странно, на меня повлияли многие одесситы, с кем я лично не встречался. Это и Леонид Утесов, с которым я познакомился намного позже в Москве, это Исаак Бабель, Эдуард Багрицкий и даже Александр Сергеевич Пушкин со всей своей «одесской грамотой на бессмертие.»

64. Вы были знакомы с мэтрами русского театра – Кнебель, Поповым, Эфросом. Какими они были?

Мария Осиповна Кнебель была для нас учителем, коллегой, личностью, которая дала нам четкие знания о системе Станиславского на очень конкретном и доступном уровне. В то же время мы понимали, что перед нами женщина, которая работала со Станиславским, хранила его подарки. В ее книжке «Вся жизнь» читали, как она сидела на коленях у Толстого. Это казалось чем-то мифологическим. При этом я не раз совершенно по-бытовому вызывал ей такси. Понимаете? Она сидела на коленях у автора «Войны и мира», а я так вот запросто сажаю ее в такси!!! К моменту, когда я закончил институт, у меня родилась дочь, я без раздумий назвал ее Марией Иосифовной. Теперь мы с новой Марией Иосифовной заседаем на той самой кафедре режиссуры, которой руководила Мария Иосифовна Кнебель.