Сэмми Гронеманн - Хаос

Нет! Суть здесь проста, а пастор просто запутался, смешав в одну кучу договор Фауста с Мефистофелем и спор Господа с Сатаной. Фауст вовсе не спорил, он заключил сделку, по которой Мефистофель должен служить ему на земле, а он тому в аду, если туда попадет. «За это в жизни тамошней, загробной ты тем же при свиданье мне воздашь». А состоится ли это свидание в преисподней, об этом Фауст никак не может заключать с Мефистофелем договор. Условия, при которых Фауст попал бы в ад, недвусмысленно определены в «Прологе». А то, что Фауст говорит: «Едва я миг отдельный возвеличу…» и так далее — так это обозначает всего лишь момент его смерти.

И Господь, конечно, выиграл спор, потому что, при всех усилиях Сатаны, Фауст не потерял себя, во всех наслаждениях ни разу не отказался от себя: «И если сможешь, низведи… он вырвется…» Так и случилось. Не смог. Он вырвался.

Так что спор разрешился справедливо, а о победе любви над справедливостью нигде нет и речи!

Боде чувствовал себя сраженным. Он четко сознавал, что в аргументации Йосла есть уязвимые места, но подготовился только защищать свою догму «любовь против законности» в общем и целом как высший идеал, а не подтверждать документально свои взгляды на «Фауста». И вот с самого начала лишился поддержки Гёте как секунданта, на которого мог бы положиться. А Йосл опирался на текст «Фауста» и к общефилософским спекуляциям склонности не проявлял.

И все-таки пастору удалось расположить к себе Йосла, когда он достал с полки «Мифологию греков и римлян» Петискуса, и открыть ему тайны мифов и классической Вальпургиевой ночи в частности. Таким образом Евангелие и Талмуд вместе ступили на Олимп.

В Йосле день ото дня крепла жажда знаний об этом незнакомом мире, куда он бросил беглый взгляд. Шаг за шагом заполнял он пробелы в своем образовании и, с тех пор как рискнул выйти из знакомой области талмудизма, постоянно ощущал себя на зыбкой почве.

Шана, которую он посвятил в свои новые радости и печали, возбуждала и поддерживала в нем грандиозные планы, давно обуревавшие ее собственную душу. Она стремилась вырваться из своего окружения, учиться, получить образование и вдохнуть свободы. Ей хотелось перешагнуть границы гетто, как однажды она шагнула за границу субботы.

И Йосл был готов вместе с ней переступить эту черту. Они нашли друг друга в общем порыве к свободе и знаниям и, когда помолвка была оформлена, договорились сразу после свадьбы уехать в Германию учиться.

Никто не был посвящен в их планы: ни пастор Боде, обреченный лишиться частицы своих радужных надежд, ни Берл Вайнштейн, отправившийся в рутинное путешествие. Но как бы то ни было, пастор Боде в Борычеве опосредованно внес свою лепту в то, что в далеком Лондоне преподобный Хиклер смог окрестить Берла Вайнштейна. Жаль только, что ему не было дано когда-нибудь насладиться своим успехом, ибо Берл отнюдь не рвался сообщать всем и каждому в Борычеве о весьма прибыльном роде деятельности, который он открыл.

Главную роль, однако, в судьбе Йосла сыграло письмо его бывшего учителя Вольфа Клацке, недавно переселившегося в Германию, у которого несколько лет назад Йосл учился читать по-немецки. Тот расписывал, как ему понравилось в Берлине и насколько прекрасна эта страна. Здесь можно найти любую ученость, писал Вольф Клацке, а грамотный человек легко обеспечит себе приличный заработок и там уж спокойно может посвящать время изучению всякой премудрости. Сам он, составитель писем, занял блестящее положение с большим успехом занимается литературной деятельностью и, конечно, готов оказать Йослу всяческую протекцию в случае его приезда. Бывший учитель советовал ему безотлагательно переезжать в Берлин.

Еще до того как стать учителем Йосла, этот Клацке перебрал одно за другим, а то и параллельно множество занятий: торговец овощами, спекулянт, бродяга, попрошайка, певчий и кое-что еще. Когда он стакнулся с Йослом, исполнилось Клацке в тот год как раз десять лет.

Еще не известно, сумел бы какой-нибудь Гёте или Лессинг, или другие их уровня на оном поприще преуспеть в той области литературы, которую избрал себе Вольф Клацке. В то время как эти литераторы выбирали себе легкие торные тропы, Вольф Клацке выискал трудную дорогу, на которой, однако, могли разгуляться его таланты — учредил контору по сочинению просительных писем.

Только лишь полетом фантазии, чувством языка и стиля, искусством каллиграфии успеха тут не достичь. Помимо этого автор просительных писем должен обладать сонмищем уникальных качеств: должен быть тончайшим психологом, должен уметь виртуозно играть на всех струнах человеческой души и разума, должен иметь широкий кругозор и премудрость сложных взаимоотношений. Должен, должен, должен — о, сколько всего он должен! Но что отличает данный литературный жанр от всех других и выводит его на труднопроходимую стезю — так это то, что каждое произведение, вышедшее из-под пера составителя просительных писем, предназначено всего лишь одному читателю или в крайнем случае узкому кругу; и письмо должно оказать на этого читателя такое воздействие, чтобы самотеком вылиться в чистую монету. Тут главное подобрать тон и слова, соответствующие натуре получателя. И жалкий дилетант тот, кто полагает, что одно и то же письмо может одинаково влиять на многих. Как раз те круги, на помощь которых рассчитывают клиенты Вольфа Клацке, состоят из ярко выраженных индивидуальностей, и ни в коем случае нельзя манкировать тщательным изучением каждого.