Льюис взял Доузера на руки, Лейси закрыла дверцы минивэна. Она специально попросила записать их на конец дня, чтобы доктор не спешил. В приемной они были одни. Пес лежал на коленях у Льюиса, как одеяло. Джоуи взял журнал «Спортс иллюстрейтед» трехлетней давности и стал читать. Питер скрестил руки на груди и уставился в потолок.
– Давайте вспомним наши самые яркие моменты, связанные с Доузером, – сказала Лейси.
– Ради бога… – вздохнул Льюис.
– Это фигня, – согласился Джоуи.
– Я, например, помню, – продолжала Лейси, проигнорировав протесты, – как вошла в столовую, а Доузер, тогда еще щенок, сидит на столе и уписывает индейку. – Лейси погладила собаку по голове. – В тот год на День благодарения мы ели суп.
Джоуи, вздохнув, хлопнул журналом по столу. Из кабинета вышла Марсия, ассистентка ветеринара. Пять лет назад Лейси приняла у нее сыновей-близняшек.
– Привет, – сказала она, и приятельницы обнялись. – Вы в порядке?
Лейси знала эту особенность смерти: когда она рядом, у людей значительно сужается словарный запас. Марсия подошла к Доузеру и почесала ему за ушами.
– Вы подождете здесь?
– Да, – беззвучно произнес Джоуи, глядя на Питера.
– Нет, мы все идем, – безапелляционным тоном заявила Лейси.
Они прошли за Марсией в кабинет и посадили Доузера на стол. Послышалось клацанье собачьих когтей по металлической поверхности – пес с трудом удержал равновесие.
– Хороший мальчик, – сказала Марсия.
Льюис и сыновья выстроились у стены, как полицейское оцепление. Они прижались к ней еще плотнее, когда вошел ветеринар со шприцем в руках.
– Хотите тоже подержать его?
Лейси, кивнув, сделала шаг вперед и, как Марсия, положила руки на грудь и спину собаки.
– Доузер, ты боролся до последнего как мог, – сказал ветеринар и повернулся к мальчикам. – Он ничего не почувствует.
– Что это? – спросил Льюис, неподвижно глядя на иглу.
– Смесь химических веществ, которая расслабит мускулы и остановит передачу нервных импульсов. А без нервной трансмиссии нет ни мысли, ни ощущений, ни движения. Он просто уплывет в сон.
Пока Марсия крепко держала Доузера, ветеринар нащупал вену на его ноге и ввел раствор. Потом погладил собаку по голове. Пес сделал глубокий вдох и застыл. Ассистентка отступила, оставив его в руках хозяйки.
– Мы дадим вам минутку, – сказала Марсия, и они с ветеринаром удалились.
Лейси привыкла держать в руках новорожденных, а не умирающих. Казалось бы, переход от жизни к смерти – такая же ступень, как переход от внутриутробного состояния к жизни и от детства к зрелости. И все-таки прощаться с домашним питомцем оказалось ужасно тяжело. Отчасти оттого, что это как будто бы глупо – испытывать такие сильные чувства к нечеловеческому существу. Глупо любить, как собственного ребенка, собаку, которая вечно путалась под ногами, тащила в дом грязь и портила мебель.
Но дело в том, что эта же собака терпеливо катала маленького Питера на спине по всему двору. Эта собака подняла лай, когда Джоуи заснул при включенной духовке. Эта собака, лежа под письменным столом зимними вечерами, согревала своим бледно-розовым животом ноги хозяйки, пока та отвечала на электронные письма.
Лейси склонилась над телом пса и заплакала – сначала беззвучно, потом громко. Лицо Льюиса сморщилось. Джоуи отвернулся.
– Сделай что-нибудь, – хрипло сказал он.
Лейси почувствовала на своем плече руку и подумала, что это рука мужа, но оказалось, это был Питер.
– Я помню, – начал он, – как мы выбирали Доузера. Все его братья и сестры пытались вылезти из своего загона. Он был сверху. Увидел нас, потерял равновесие и упал. – (Лейси подняла голову и посмотрела на Питера.) – Это мое самое яркое воспоминание.
Лейси всегда очень радовалась тому, что ее сын не такой, как большинство мальчиков. Он эмоционален, тонок, восприимчив к мыслям и чувствам других. Разжав кулаки, сжимавшие собачью шерсть, Лейси обняла младшего сына. В отличие от Джоуи, который уже был выше ее и мускулистее Льюиса, Питер еще умещался в материнских объятиях. Даже в квадрате плеч и лопаток, проступавших сквозь хлопчатобумажную рубашку, пока ощущалось что-то нежное. Это был уже мужчина, но незавершенный, сшитый на живую нитку и только ожидающий своего часа.
Как жаль, что нельзя сохранять их такими, чтобы они, как травинки в янтаре, никогда не вырастали!
На всех школьных концертах и спектаклях у Джози был только один зритель. Алекс – надо отдать ей должное – всегда перестраивала график судебных заседаний, когда дочка играла роль зубного камня в пьесе о гигиене полости рта или на протяжении целого такта солировала в Рождественском хорале. К детям, чьи родители развелись, тоже, как правило, приходил кто-нибудь один. Но Джози была в школе единственным ребенком, который никогда не видел своего отца. Во втором классе, когда все ребята мастерили ко Дню отца открытки в виде рубашки с галстуком, ей пришлось сидеть в сторонке вместе с девочкой, чей папа умер от рака в возрасте сорока двух лет.
Читать дальше