– Я здесь не для того, чтобы регистрировать ваши жалобы на условия содержания.
– А для чего вы здесь?
– Я пытаюсь помочь вам отсюда выбраться. Если вы этого хотите, то должны со мной поговорить.
Питер, скрестив руки, быстро смерил своего адвоката взглядом от галстука до начищенных черных туфель:
– Вам же на меня насрать!
Джордан встал и засунул блокнот обратно в портфель:
– А знаешь что? Ты прав. Мне действительно на тебя насрать, но я делаю свою работу, потому что это ты всю оставшуюся жизнь будешь питаться за государственный счет, а мне нужно оплачивать счета и кормить семью.
Он зашагал было к двери, но голос Питера его остановил:
– Почему все так переживают из-за этих подонков?
Джордан медленно обернулся, отметив про себя, что в случае с Питером не работает ни доброе отношение, ни авторитет. Только простая чистая злоба может заставить его заговорить.
– В смысле… Все оплакивают их смерть, а ведь они были сволочи. Все говорят, я сломал их жизни, а когда они ломали мою жизнь, всем было наплевать.
Джордан присел на край стола:
– Как это происходило?
– Мне откуда начать? – спросил Питер с горечью. – С подготовительного класса, когда во время ланча из-под меня выдергивали стул и все ржали? Или со второго класса, когда эти уроды сунули мою голову в унитаз и без конца нажимали на смыв, радуясь, что наконец-то могут это сделать? А может быть, с того, как меня по дороге из школы избили так, что пришлось накладывать швы?
Джордан чиркнул в блокноте: «Швы».
– Кто это делал?
– Да вся шайка.
«Это были те, кого ты решил убить?» – подумал Джордан, но вслух задал другой вопрос:
– Как ты думаешь, почему они приставали к тебе?
– Может, потому, что они засранцы? Не знаю. Они как свора. Им нужно заставлять кого-нибудь чувствовать себя дерьмово, тогда они сами чувствуют себя хорошо.
– Как ты пытался это остановить?
– На случай если вы не заметили, Стерлинг – не мегаполис, – фыркнул Питер. – Здесь все всех знают. Ты оканчиваешь школу вместе с теми, кто сидел с тобой в одной песочнице.
– А ты не мог держаться подальше от этих ребят?
– Я же должен был ходить в школу, – сказал Питер. – Вы не представляете, какой маленькой она становится, когда торчишь там по восемь часов каждый день.
– После уроков тебя тоже донимали?
– Если им удавалось меня поймать. И если я был один.
– Тебя оскорбляли по телефону или в письмах? – спросил Джордан.
– Онлайн, – ответил Питер. – Мне постоянно слали сообщения, что я лузер и тому подобное. Однажды взяли мое электронное письмо, которое я написал, и переслали его всем. Вся школа смеялась… – Он отвернулся и замолчал.
– Над чем?
– Это было… – Питер замотал головой. – Не хочу об этом говорить.
Джордан сделал еще одну пометку в своем блокноте.
– Ты кому-нибудь обо всем этом рассказывал? Родителям? Учителям?
– Им по фиг. Они советовали не обращать внимания. Обещали проследить, чтобы такого больше не повторилось, но ни за чем не следили. – Питер подошел к окну и приложил ладони к стеклу. – В первом классе с нами училась девочка, у которой была эта болезнь… ну, когда позвоночник торчит из тела.
– Расщепление позвоночника?
– Да. Она передвигалась на коляске и не могла даже нормально сидеть. Но перед тем как она появилась, учительница попросила нас вести себя так, будто эта девочка ничем от нас не отличается. А она отличалась. Мы все это знали, и она тоже. Получается, нас заставляли врать ей в лицо. – Питер покачал головой. – Все говорят, это не страшно – быть не таким, как все. Но еще говорят, что Америка – это плавильный котел. Какого черта это может значить? А если нас бросают в плавильный горшок, то значит, мы должны стать одинаковыми, да?
Джордану невольно вспомнилось, как его сын Томас переходил из начальной школы в среднюю. Они тогда только переехали из Бейнбриджа в Сейлем-Фоллз – маленький город, где все подростковые компании давно сложились и крайне неохотно впускали чужаков. Поэтому некоторое время Томас вел себя как хамелеон: после занятий запирался в своей комнате, а потом выходил из нее то футболистом, то актером, то математиком. Он несколько раз менял кожу, ища компанию, которая его примет и со временем позволит ему быть самим собой. Поиски увенчались успехом, и поэтому старшие классы он прожил вполне благополучно. Но что было бы, если бы он так и не нашел друзей? Если бы он снимал с себя кожу до тех пор, пока под ней не оказалась бы пустота?
Читать дальше