Джоди Пиколт - Девятнадцать минут [litres]

Джози и ее друзья больше не собирались на большой перемене в кафетерии. Им казалось, что из-за нехватки жизненно важных элементов их компания просто распадется, как молекула на атомы. Джози предпочитала сидеть одна в дальнем закутке библиотеки. Там в несколько ярусов стояли скамьи с ковровым покрытием, на которых, наверное, сидели малыши, пока учительница читала им вслух. Джози нравилось мысленно рисовать себе эту картину.

Сегодня перед началом занятий телевизионщики уже дежурили у дверей. Невозможно было войти в здание, не попав под прицел камер. За последние несколько недель толпа журналистов поредела – наверняка где-нибудь еще уже случилось что-нибудь ужасное, – но по случаю предъявления обвинений все они вернулись. Суд располагался далеко от здания начальной школы, и Джози не представляла себе, как репортеры успеют к началу заседания. Интересно, сколько еще раз, приходя сюда, она будет на них нарываться? Наверное, они явятся на годовщину трагедии. А может, и на выпускной. Джози представила себе статью в таблоидном журнале, которая выйдет через десять лет под заголовком: «Они пережили трагедию в Стерлинге. Как сложились их судьбы?» Сможет ли Джон Эберхард снова играть в хоккей? Или хотя бы просто ходить? Уедут ли из города родители Кортни Игнатио? Где будет сама Джози?

А Питер?

Заседание вела ее мама. Джози об этом, естественно, знала, хотя судьям и не полагалось говорить о таких вещах с домашними, и те чувства, которые возникали у нее в этой связи, колебались в диапазоне от полного облегчения до дикого страха. С одной стороны, мать сама начнет разбираться в событиях того дня и ей, Джози, не придется об этом говорить, а с другой – если мать начнет разбираться, то кто знает, как далеко она зайдет?

В библиотеку, подбрасывая апельсин, вошел Дрю. Он оглядел небольшие группки ребят, сидевших прямо на ковре с подносами на коленях, потом увидел Джози и подсел к ней:

– Что случилось?

– Да ничего особенного.

– Эти шакалы тебя доставали? – спросил Дрю, имея в виду журналистов.

– Я от них убежала.

– Хотел бы я, чтобы они все провалились!

– А я бы хотела, – сказала Джози, откидывая голову назад и прислоняясь к стене, – чтобы все вошло в норму.

– Может, после суда… – Дрю повернулся к ней. – Насчет твоей мамы… Это не странно?

– Мы об этом не разговариваем. Мы вообще почти ни о чем не разговариваем.

Джози взяла бутылочку воды и сделала глоток, чтобы чем-то занять руки и чтобы Дрю не заметил, что они дрожат.

– Он не сумасшедший.

– Кто?

– Питер Хоутон. Я видел его глаза в тот день. Он, черт подери, прекрасно понимал, что делает!

– Заткнись, Дрю, – вздохнула Джози.

– Ну да. Плевать, что говорит какой-то там хитрожопый адвокат, пытаясь спасти его шкуру!

– Думаю, это не тебе решать, а присяжным.

– Боже мой, Джози! Уж от кого, от кого, а от тебя я не ожидал, что ты станешь его защищать!

– Я его не защищаю. Просто говорю тебе, как работает судебная система.

– Вот спасибо, просветила! Только знаешь что? То, как она работает, становится слегка до фонаря, если у тебя из плеча вытащили кусок железа или твой друг истек кровью прямо перед… – Дрю осекся, потому что Джози, опрокинув бутылку, облила их обоих.

– Извини, – сказала она, вытирая воду салфеткой.

– И ты извини, – вздохнул Дрю. – Я, наверное, психанул из-за камер и всего такого.

Он оторвал кусок мокрой салфетки, скатал шарик и бросил в спину толстому мальчику, который играл на тубе в школьном оркестре.

Джози подумала: «О господи! Совершенно ничего не изменилось». Дрю принялся скатывать новый метательный снаряд.

– Перестань! – воскликнула она.

– Что перестать? – пожал он плечами. – Ты же сама хотела, чтобы все вошло в норму!

В зале суда присутствовали телеоператоры от каналов Эй-би-си, Эн-би-си, Си-би-эс и Си-эн-эн, а также репортеры, представляющие «Тайм», «Ньюсуик», «Нью-Йорк таймс», «Бостон глоуб» и «Ассошиэйтед пресс». На прошлой неделе Алекс встретилась с журналистами в своем кабинете и решила, кто из них будет присутствовать на заседании, а кому придется ждать на улице. Сейчас она видела горящие красные лампочки камер, сигнализирующие о том, что идет запись, слышала скрип авторучек репортеров, стенографирующих ее слова. Имя Питера Хоутона прогремело на всю страну, и благодаря ему ей, Алекс, тоже перепало пятнадцать минут славы. «А может, и шестьдесят, – подумала она. – Для того чтобы просто зачитать формулировку обвинения, потребуется час».