Джоди Пиколт - Девятнадцать минут [litres]

Своих детей у Дианы не было. При ее должности она имела дело только с двумя категориями мужчин: преступниками (ужасно!) и адвокатами (еще хуже!). Правда, у нее был трехлетний племянник, которого в детском саду отругали за то, что он направил пальчик на приятеля и сказал: «Пиф-паф! Я тебя убил!» Узнав об этом по телефону от сестры, которая, кипя негодованием, принялась цитировать Билль о правах, разве Диана подумала, что племянник может вырасти психопатом? Да нет, конечно! Он ведь ребенок и просто пошутил.

Интересно, Хоутоны то же самое думали о Питере?

Диана посмотрела на лежащий перед ней список жертв. Восстановить связь между этими именами было важно, но еще более важная задача заключалась в том, чтобы соединить в одну линию те точки, которые стали переломными для развития преступного замысла Питера Хоутона.

Взгляд Дианы упал на другой список – из больницы. Кормье, Джози… Если верить больничной документации, эта семнадцатилетняя девушка провела в стационаре ночь, после того как упала в обморок и ей наложили на голову швы. Согласие на анализы крови подписано матерью – Алекс Кормье.

Быть такого не может!

Диана откинулась на спинку кресла. Ни один юрист не захочет оказаться на месте того, кто вынужден просить судью взять самоотвод. Если Диана это сделает, то фактически выразит сомнение в способности судьи Кормье быть объективной, а в будущем им еще не раз придется встретиться в зале суда. Так себе предпосылка для карьерного роста. Но судья Кормье наверняка сама знает, что, имея дочь, ставшую свидетелем преступления, она не сможет рассмотреть это дело беспристрастно. Да, Джози не ранена, но она пострадала. Алекс Кормье, конечно же, по собственному почину, без каких-либо просьб или указаний со стороны, возьмет самоотвод. Волноваться не о чем.

Диана снова погрузилась в чтение документов, которыми был завален стол, и читала до тех пор, пока буквы не начали расплываться. Пока имя Джози Кормье не превратилось в самое обыкновенное имя – одно из многих.

По дороге домой из здания суда Алекс проезжала мимо импровизированного мемориала жертвам старшей школы Стерлинга: десять белых деревянных крестов, хотя один из погибших, Джастин Фридман, был евреем. Поставили их не у школы, а на шоссе 10, в том месте, где оно пересекало пустынную пойму реки Коннектикут. В первые дни после трагедии здесь все время толпились люди: приносили фотографии, мягкие игрушки, цветы.

Алекс сама не заметила, как остановила машину и вышла. Она не знала, почему не сделала этого раньше, а только теперь. Утопая каблуками в траве, Алекс подошла к мемориалу и сложила руки на груди.

Деревянные кресты с вырезанными на них именами не располагались в определенной последовательности. Имена большинства погибших учеников были незнакомы Алекс, но Кортни и Мэдди она знала. Их кресты стояли рядом. Букеты, которые кто-то положил у подножия, завяли, оберточная бумага перепачкана землей. Алекс опустилась на колени и дотронулась до выцветшей открытки со стихотворением, прикнопленной к памятнику Кортни.

Кортни и Мэдди несколько раз оставались у Джози на ночь. Алекс вспомнила, как однажды нашла их на кухне, где они ели сырое тесто, вместо того чтобы печь печенье. Вспомнила, как позавидовала их молодости, плавности движений, похожих на перекаты волн. Позавидовала тому, что они еще не совершили ошибку, которая изменит всю их жизнь. Это воспоминание заставило Алекс густо покраснеть: у нее хотя бы осталась жизнь, открытая переменам.

Перед крестом Мэтта она заплакала. У основания стояла фотография в рамке, защищенная полиэтиленовым пакетом. На снимке у парня горели глаза, рука была закинута на плечи Джози. Джози смотрела не в объектив, а на Мэтта, словно больше ничего в целом мире не видела.

Здесь, возле этого наскоро сооруженного памятника, плакалось спокойнее, чем дома, где дочка могла услышать. Какой бы хладнокровной и уравновешенной Алекс ни старалась казаться ради своего ребенка, был один человек, которого обмануть было не так просто, – она сама. Судья Кормье выполняла свои обязанности, как швея, машинально делающая стежок за стежком, и внушала себе, что Джози повезло. Но, оставшись одна в ванной или еще не до конца проснувшись, она вдруг замечала, что дрожит всем телом. Так бывает, когда на дороге чудом избежишь аварии и съезжаешь на обочину, чтобы проверить, действительно ли ты уцелела.

Жизнь – это то, что происходит, если не случаются многочисленные «а вдруг». Ты чего-то ждешь или, как в данном случае, боишься, а оно тебя минует. Ночами Алекс много думала о счастье: о том, как оно хрупко и как легко может обернуться своей противоположностью. Этот крест, возле которого она преклонила колени, с этой же фотографией у подножия, мог быть крестом Джози. Если бы у стрелявшего дрогнула рука, если бы он оступился или если бы пуля отрикошетила, все вышло бы по-другому.