Самид Агаев - Правила одиночества

– Как он называется?

– «Баку».

– Да, действительно.

– Там есть кафе. Я думаю, в нем будет уютно.

Караев грустно улыбнулся.

– Вот произнес и подумал: какое это беззащитное слово – уют! Человек в форме с незаконченным средним образованием всегда может засунуть тебя за решетку и лишить уюта.

Он зябко поежился и поднял воротник пиджака.

– Вставайте под мой зонтик, – сказала Севинч.

В кафе сели за столик с видом на небольшой водоем, в котором плавала одинокая утка.

– Чай, кофе? – спросил Караев.

– Чай. А эта утка живая?

– Нет, муляж с моторчиком.

– Вы шутите!

– Да. Выпить не хотите? – предложил Караев, жестом подзывая официантку.

– Нет. Я не пью, – отказалась Севинч.

– А я выпью, если вы не возражаете.

– Я думаю, что вам это просто необходимо.

– Как приятно иметь дело с такой понимающей женщиной! – сказал Караев, и подошедшей официантке: – Принесите нам чаю с лимоном, рюмку коньяка… Кстати, какой у вас коньяк?

– «Арарат», очень хороший, – сказала официантка.

– Не надо, – наотрез отказался Караев, – какой еще?

– Есть «Шустовский», прекрасный коньяк, принести?

– Ни в коем случае. Это, чтобы вы знали, тоже армянский, только замаскированный.

– Ну что вы, – возразила официантка, – Шустов – это известный дореволюционный промышленник.

– Правильно, но коньячный завод, принадлежавший ему когда-то, находится в Армении. Я не понимаю, в чем дело, почему в кафе «Баку» подают армянский коньяк? Это что же, пятая колонна? Дайте жалобную книгу!

Официантка недоуменно пожала плечами.

– Есть еще «Кизлярский», но три звездочки.

– Ничего, сойдет, – сказал Караев, – несите «Кизлярский», а жалобную книгу не надо. Пирожные есть?

– Блины есть, – сказала официантка, – с икрой, медом, красной рыбой.

Караев обратился к Севинч:

– Вы блины с чем будете?

– Ни с чем, я блины терпеть не могу.

– Блины мы не будем, унесите, – распорядился Караев.

– Так я же еще не приносила, – почему-то обидевшись, сказала официантка.

– А вот это зря. Ну да ладно, несите чай.

Официантка, закрыв блокнотик, сунула его в карман фартучка и ушла.

– Вы на меня не смотрите, я завтракала, съешьте что-нибудь, – попросила Севинч.

– Как же мне на вас не смотреть, когда вы такая красивая! А есть блины одному, в присутствии дамы… Нет!

– Напрасно. Ну, как знаете, – комплимент она пропустила мимо ушей.

– А вы не ответили, как оказались возле тюрьмы… постойте-ка, это вы меня вытащили! – вдруг догадался Караев.

– В проницательности вам не откажешь, – улыбнулась Севинч.

– Ну конечно! Если вам было известно точное время, я не думаю, что вы стояли и ждали, как жена моряка на утесе!

– Полегче насчет жены моряка, – заметила Севинч.

– Прошу прощения, – извинился Караев, – куда-то меня не в ту сторону понесло в смысле метафор, но прибегать к другому образу не буду, чтобы не получилось, как у Насреддина. Когда шах спросил у него: «Что такое: извинение хуже проступка?» – Насреддин долго и безуспешно пытался объяснить, затем подошел и ущипнул его. Тот вскрикнул и потребовал объяснений. Насреддин сказал: «Прости, мне показалось, что это не ты сидишь, а твоя жена».

– Что вы хотите этим сказать? – напряженно спросила Севинч.

– Ничего, шутка не получилась. Как-то у нас в это утро напряженно с юмором, – грустно сказал Караев.

Подошла официантка, принесла чай и коньяк. Дождавшись ее ухода, Караев поднял рюмку и со словами: «Ваше здоровье» – выпил. Сделал глоток чая, предложил:

– Пейте, остыл уже, видимо, издалека она его несла. Как все-таки хорошо на воле! Вроде бы не самый лучший день в моей жизни, а настроение прекрасное. Знаете анекдот про еврея, ребе и козу?

– Знаю, – улыбнулась Севинч.

– Сейчас именно тот случай. Моя благодарность просто не знает границ. Я ваш должник, но расскажите, как вам это удалось.

– Я обратилась к людям, против которых вы так настроены.

– Вы имеете в виду омоновцев?

– Я имею в виду представителей азербайджанской диаспоры, одного влиятельного человека. Я брала у него интервью как раз перед нашим знакомством, несколько звонков решили ваше дело. За что вас арестовали?

– Меня не арестовали, меня забрали, – уточнил Караев.

– Есть разница? Я не так сильна в тонкостях русского языка.

– Есть: второе с законом не имеет ничего общего. На рынке была милицейская облава, в смысле – проверка документов, они же теперь с легкой руки нашего мэра только этим и занимаются. Причем с ребятами обращались как с бандитами: поставили к стенке, руки за голову, ноги врозь. Я вмешался, командиру это не понравилось, он поинтересовался моей личностью. И тут выяснилось самое интересное – для него во всяком случае – то, что у меня нет с собой паспорта. Вот и все. Никто больше не следит за нарушениями общественного порядка, никто не пресекает хулиганство, вам безнаказанно могут набить морду в центре Москвы какие-нибудь отморозки, в метро, например; никто не ловит бандитов – весь громадный милицейский аппарат бросился на проверку паспортного режима. Милиция выезжает на дежурство как на мытарство. С тех пор как азербайджанцы появились в Москве, стражи порядка здорово поправили свое материальное положение, хотя справедливости ради надо сказать, что обирают всех приезжих, не только наших, – добавил Ислам.