Александр Дюдин - Сестры

– Ты больше не любишь меня?

Он поморщился, вопрос был неприятен ему. «Во-первых, здравствуй! – сказал он с досадой. – Во-вторых, повремени с упреками, страшно устал».

– Я больше не снимаю твоей усталости, как прежде, ты больше не любишь меня? – повторила она свой до невозможности больной вопрос. – Не понимаю такой любви, когда человек может не видеть любимую по месяцу и не стремиться к этому!

– У меня реконструкция цехов! План тот же! Не клеится наладка новых станков! Днюю и ночую на заводе. Сегодня еще не ел и вымотался за это время как никогда!

– Всё это отговорки!

– Валя, остановись!

– Разве у тебя раньше не было важных дел? И план давался легко? Но ты искал встречи, хоть на несколько минут, так как они приносили отдых твоей душе, а теперь ты избегаешь меня?

– Валя, остановись!

Но она уже не могла остановиться. Вся боль, тоска последних дней, все сомнения бурно извергались из нее.

– Ты можешь не видеться по месяцу и не ищешь встречи, значит, нет больше любви! Так и скажи, буду знать. Это лучше, чем теряться в догадках! Самая страшная правда лучше неизвестности. Тогда ты знаешь, что делать, как поступать! Это, в конце концов, нечестно. Обманывать, играть со мною в прятки! Лучше прямо сказать: надоела!

– Да остановись же ты! Выслушай меня! Я хотел нашего свидания, но не мог! Понимаешь? Не мог!

– Не верю! Не мог день, два, неделю. Но прошел месяц! И не найти времени? Нет, этого только нужно не хотеть! Я не могу больше так мучиться, у меня нет сил, устала! – она как-то обмякла, склонив голову, повернулась и пошла, не видя ничего перед собой. В глубине души надеялась: остановит он ее. Но Антон не остановил. «Самое страшное в том, что не остановил, не догнал. Значит, я ему больше не нужна!» – думала Валя опустошенно.

Почти ежегодно в Сибири под Новый год наступает оттепель. Вот и сейчас пошел крупный снег и тут же таял. Валя брела по жидкой снежной шуге в середине тротуара, по зеленым, красным отражениям неоновых огней в лужах. Ярко горели вывески на магазинах «Ювелирторг», «Гастроном». Порывами гонит ветер световые блики по воде, словно хочет слизнуть их. Но всё это было где-то по ту сторону сознания. На улице холодно, пустынно. Всё живое спряталось от холода. Пусто, ни одной живой души. Валя шла, не разбирая дороги. Не ощущала, что давно промокли ноги, что голову, плечи, грудь густо облепило снегом, вода от тающего снега на голове потоком стекает за шиворот, течет между лопаток, леденя и без того застывшее тело. Тяжелые мысли были только о том, что всё конечно, он больше не любит ее, она не нужна ему. Теперь и ей ничего не нужно, даже жизни. Сколько-то, где-то шла, вдруг снова оказалась в своем дворе. Машинально вошла в подъезд, оставляя мокрые следы на лестнице. Не давая себе отчета в том, что делает, поднялась к себе. Ребята были дома, из столовой раздавалась громкая музыка, молодые голоса, смех ребят и девчат. У сына и дочери собрались друзья. Валя зашла в свою комнату и, не зажигая света, бессильно опустилась на кровать. «Что делать?» Жизнь без него теряла всякий смысл. Ничто не держало ее. Дети уже большие – обойдутся. Сын женат, у него свои заботы. Дочь в эту осень поступит в институт, тоже на своих ногах. Мать не нужна им. Дети легко переносят смерть своих родителей. Еще поплачут во время похорон, а на другой день завертятся в толчее дня и не вспомнят ни разу. Так уж, видно, повелось: новое поколение выросло, старому пора уходить. Кажется естественным, что она умирает. Она не сможет жить без Антона. Всё время будет искать встречи, унижаться. «Нет! Не надо! – выпрямилась. – Вот, видишь, как неожиданно и быстро всё разрешилось!» – опустошенно подумала она. Непомерная тяжесть легла на плечи, Валя согнулась под ней, безвольно уронив голову. Зазвонил звонок. Она вздрогнула от неожиданности, машинально пошла к двери. Выскочил сын из ярко освещенной, грохочущей музыкой комнаты, увидел, что она идет открывать, вернулся обратно.

Валя щелкнула замком и окаменела: перед ней стоял взволнованный Антон. Он взял ее за руку и увлек в темную комнату.

– Где ты была целый час? В такой снег! Вся мокрая! Простынешь! Я места себе не находил дома, что только не передумал! Раза три звонил к вам. Миша отвечал: «Мамы нет дома». Ты ушла такая подавленная, что тревога о тебе сводила меня с ума, не знал, что делать, где искать? Проклинал себя, что не задержал тебя. Мне лезли в голову нелепые мысли! – он обнял ее за плечи, стараясь согреть ее своими руками. – Ну, разве так можно терзать себя и меня? Что напридумывала? Нам нельзя ссориться, слишком дорого это обходится обоим.