Гийом Мюссо - Скидамаринк

Она сделала еще пару звонков по мобильному, чтобы убедиться, что ее уже никто не побеспокоит.

В этом районе я знал только одно спокойное место, где ее не узнают: фаст-фуд, расположенный напротив входа в госпиталь St. Mathews. Это место посещали в основном врачи и те пациенты, которые старались примириться с мыслью о доме напротив, ожидая регистрации, по заверениям работающей круглые сутки. Когда мы приехали, в кафе было очень оживленно. В это время как раз происходила смена дежурств, и там разместился целый полк медсестер. Мы еле нашли свободной место у окна, которое выглядело очень милым.

Мы заказали гамбургеры, яйца, картофель фри и апельсиновый сок. Она медленным движением распустила свои светлые волосы. Мы продолжали разговаривать обо всем и ни о чем. Так как я рассказывал про Сент-Экзюпери, мы продолжили разговор о литературе. Она советовала прочитать «Алую Букву» Натаниеля Готорна и «Волны» Вирджинии Вульф, книги, которые я безуспешно начинал читать, замысел автора был мне абсолютно чужд. Я рассказал о своей страсти к «Моби Дику» Германа Мелвилла, роман, который она не читала, но обещала взяться, когда появится время.

– Через несколько десятков лет, – пошутила она.

У нее было множество браслетов, которые мелодично зазвенели, когда она положила руку на руку.

Когда мне раньше рассказывали о ней, у меня сложился образ сильной женщины, расчетливой и амбициозной, которая смогла достичь вершин с помощью лжи, обольщения и обмана. Сейчас же я видел перед собой женщину сорока лет, которая ничего не искала, а просто стремилась провести вечер с кем-то, кого знала всего несколько часов.

Мы еще несколько раз заказывали кофе и в 4 часа утра, она позвонила своему водителю. Я вышел проводить ее до машины в эту холодную ночь.

В ту ночь я, который ни во что не верил, разговаривал со звездами.

Мы снова встретились на следующей неделе в ресторане на Лонг Айленде, и потом регулярно виделись пару раз в неделю в последующие полгода. Мы арендовали небольшую квартиру к западу от Вашингтон-сквер, недалеко от Нью-Йоркского университета. Я жил в Бостоне, а она в Нью Джерси, поэтому Гринвич-Виллидж являлся в своем роде компромиссом.

Обычно первым приезжал я. Я ходил за едой и ждал ее, готовя нам поесть. Иногда мы просто останавливались в квартире на пару часов, и я не припомню, чтобы мы часто там ночевали. Утром мы быстро пили в кофе в кофейне на MacDougal Alley, единственном месте, работавшим так рано. Затем она возвращалась в Ньюарк, в том время как я мчался в Массачусетс по 95-ой автостраде.

Эти моменты служили нам отдушиной, после всего давления и цинизма, с которым мы сталкивались на работе.

Я откровенно рассказывал ей о своей работе, о своих сомнениях, своих идеалах, которые практически исчезли, но из-за которых я поступил в университет и выбрал эту профессию.

Когда-то давно я менял подружек каждый месяц и занимался исключительно делами крупных предприятий, которые платили мне астрономические суммы за решение их судебных проблем. Я был богат и узнаваем. У меня были две спортивные машины и квартира. Я работал по шестнадцать часов в день. Внезапно весь этот цирк перестал казать столь важным, как раньше. Часто я стал замечать, что на встречах с клиентом у меня появлялось чувство, словно я участвую в фарсе, у которого не было никакого смысла. Все что имело значение, это вечер, когда я почувствую запах и мягкость ее кожи. Я был восхищен той смесью реализма и утопии, которая была чужда людям моего поколения, выращенным среди цинизма 80-х. Она не отказалась от желания сделать мир и людей лучше, и меня это восхищало.

Мы провели Новый Год на красивой вилле Кейп-Код. В апреле мы ездили на неделю в Париж .

Этот период, когда мы оба жили очень насыщенно. Никогда не изгладится из моей памяти. Вот она в Париже, бегает за голубями перед собором. Вот я помню ее странный термос с горячей водой, который она всегда и везде носила, чтобы заваривать овощной суп быстрого приготовления на работе. Вот она танцует фламенко в парижском ночном клубе. Вот она готовит фуа-гра с сотерном в час ночи в отеле. Вот она смеется на терассе ресторана, в то время как я учу ее есть креветки при помощи ножа и вилки.

У меня нет ни желания, ни сил, чтобы описать наш разрыв, последние сказанные слова, последний раз, когда она посмотрела мне в глаза и отпустила.

Как может быть так, что что-то хорошее есть в вашей жизни, а в следующее момент этого уже нет? Я не думаю, что наивен. Ни в моей профессиональной жизни, ни в личной. На протяжении всей моей жизни я был уверен, что смогу справится с неприятностями. Я уже давно утратил все иллюзии и идеалы, и мало что может на меня сейчас повлиять. К тому же, так как я всегда ожидал худшего, никакая новая неприятность уже не повергала меня в отчаяние.