Валерий Верхоглядов - Соло для одного

«Фот федь фигня», — сказал я с немецким акцентом и стал выбрасывать с чердака все лишнее. Потом убрал под метлу строительный мусор — стружки, опилки, обломки кирпича, соскоблил кляксы засохшего бетонного раствора. По чистому полу раскатал пергамин, прищелкнул его степлером к доскам, после чего начал выкраивать из рулона утеплителя под названием «урса» необходимые пластины. Работа несложная: отмеряешь по двум отметинам нужную длину, прикладываешь рейку и по ней ножом — вжик. Так я отмерял да вжикал, отмерял да вжикал и все дудел-турурукал привязавшуюся песенку о бабьем лете.

Разложив утеплитель, я стал по балкам настилать чердачный пол. Здесь в дело пошло все: и стены разобранного прошлым летом курятника, и посеревшие от времени обрезки досок, лежавшие в сарае, и даже горбыль, завезенный на дрова.

Когда в очередной раз поднимал в отверстие люка уже распиленную в размер пачку стройматериала и на глаза опять попалась черная буква «ф», я догадался, на что намекает этот подбоченившийся ферт.

Ведь он же впрямую указывал на мое юношеское прозвище «Фитиль».

Факт!

К десятому классу я неплохо подрос. Был длинный и тощий. Тогда я тоже, как и сейчас, коротко стригся, почти под ноль, и поэтому выглядел лопоухим, что хорошо видно на старых фотографиях. Ходил в черном свитере тонкой вязки и синих джинсах, которые еще не вошли в моду и поэтому задешево продавались в магазине «Рабочая одежда».

К этому времени почти все мои друзья успели приобрести некоторый сексуальный опыт, а Костя Прончатов даже дважды подцепить специфических насекомых, я же все еще пребывал в сиротском состоянии девственности.

— Напрасно в школе учишься, — ёрничал Санька Климов, — не дадут тебе аттестат зрелости, не созрел пока до столь серьезного документа.

Хуже, чем у меня, дела на эротическом фронте обстояли разве что у Серёги Рюхина — у него даже волосы на груди не росли, поэтому он стеснялся посещать общую баню и лет до тридцати не понимал притягательной силы душистого веника и жаркой парной.

Что касается умственного развития, то я, как представляется, ей-богу был не хуже своих сверстников: мог и умную беседу поддержать или стишок какой прочитать, немного разбирался в живописи, стараясь понять классическую музыку, часто покупал, а значит, и регулярно слушал грампластинки. И вообще я тогда довольно серьезно готовился стать журналистом и поэтому каждый вечер пропадал в публичке, где читал произведения признанных мастеров и знакомился с публикуемой в журналах прозой.

Но никак не удавалось заманить какую-нибудь девчушку к себе в койку. Возможно, не там искал?

Ошиблась ворожея Фаина — никто не плакал по мне в ночной тиши.

Лишенный практики, я жадно глазел на репродукции Тициана и Рафаэля, Боттичелли и Бронзино, Энгра и Мане, Курбе и Сустриса, Бугро и Вегелина… Думал, как это у меня произойдет? Должно же: если не завтра, то обязательно послезавтра, — но эротические сны почему-то не снились. Может, потому, что недостаточно ярко представлял подробности?

Чтобы как-то отличаться от сверстников, я записался в парашютную секцию, несколько месяцев слушал теорию и учился укладывать основной и запасной купола. Когда наступила пора показать на деле все, чему учили многоопытные инструкторы, нас привезли в Деревянное, где на взлетной полосе уже прогревал мотор учебный «кукурузник». Мой вид чем-то не понравился врачу, она попросила расстегнуть манжет комбинезона, закатала рукав, измерила кровяное давление — оно зашкаливало: вероятно, переволновался. Меня отстранили от прыжков.

Именно парашютная секция и предвкушение чего-то страшного и в то же время завораживающего отвлекли меня от обычных юношеских терзаний.

Первую женщину я познал в семнадцать лет.

Произошло это зимой, в крещенские морозы.

Из памяти вымыло обстоятельства нашего знакомства, вероятно, они были несущественными и случайными.

Не могу вспомнить и зачем она зашла ко мне домой.

Звали ее Таня.

Я был один.

За никчемной болтовней напоил гостью горячим чаем. Холод холодом, но она в этот день решила сыграть роль коварной обольстительницы и поэтому была в капроновых чулках: из-под юбки выглядывали красные озябшие колени. Я погладил их, согревая, и вдруг понял, что сегодня все можно. Руки сразу же задрожали, и мы долго вместе путались в крючках, пуговках, петельках и бретельках. А потом все произошло быстро и совсем не походило на книжные описания.