Когда квартирантка скрылась за дверью и загрохотал отъезжающий мотоцикл, Лешка сказал:
— А Салиску-то того.
— Что «того»? — не понял я.
Он объяснил — коротко, одним непечатным словом.
Я не поверил и на следующий день у Салисиной подружки Ады спросил напрямик, действительно ли зоотехник это сделал. Она была свойская деваха, с которой можно было трепаться на любые темы.
— Митенька, если вы с Лешкой что-нибудь заметили, то бога ради молчите, а то ведь ославят девку, — тихо сказала Адка.
А Салиса после того вечера больше со мной не заигрывала.
Вскоре она засобиралась домой, в Риутавару. На прощанье, как раньше, провела по моей щеке ладонью.
— Приезжай в гости. С младшей сестрой познакомлю. Она у нас цветочек.
И уехала.
Лешиной бабушке Салиса сказала, что в Суоярви больше не вернется, поэтому комнату за ней оставлять не нужно.
Через неделю я стал собираться в дорогу. Подкачал колеса у велосипеда, сунул в рюкзак солдатский котелок, полбуханки хлеба, заварку, соль-сахар.
— Куда навострился? — спросила тетя.
— Сгоняю на Шую, порыбачу там. Завтра к вечеру вернусь.
В этом не было ничего необычного.
За Шуей на развилке я повернул в сторону Риутавары.
Младшая сестра Салисы оказалась девочкой-подростком; чернявая, тощая дылда, она мне не понравилась, а вот старшая, Фаина, действительно была красавица. Я сказал, что еду на рыбалку и заглянул просто по пути. Мы попили чаю и до глубокого вечера проиграли в подкидного дурака. Спать меня положили на сеновале. В хлеву тяжело по-бабьи вздыхала корова, возились куры на насесте, я все ждал чего-то удивительного и необычного, но так и уснул, не дождавшись. Утром Салиса ушла как бы по делам, наверное, она стеснялась столь юного ухажера, так что провожала меня в дорогу Фаина. Я молча катил велосипед, а она так же молча шла рядом. Мы вышли на околицу.
— Поеду, — сказал я.
— Поезжай, — рассеянно уронила Фаина. Она думала о чем-то своем.
— Поцелуй меня, — попросил я.
Она рассмеялась, чмокнула меня в губы и погладила ладонью по щеке — семейное это у них, что ли?
— Ты станешь видным парнем, — сказала Фаина. — Девушки будут страдать и плакать по ночам, а Салиску забудь и сюда больше не приезжай.
Тем и закончилась моя поездка, от которой сам не знаю, чего ожидал. Но именно она удивительным образом освободила меня от воспоминаний о первой несчастной любви, и я перестал мечтать о Лиле.
По пути из Риутовары завернул к Шуе. У плотины за пару часов надергал полную торбочку окушков и покатил домой — с рыбалкой дело обстояло намного удачнее.
В пятнадцать лет я уже постоянно заглядывался на девочек. Это было самое безнадежное занятие из всех, которые можно только представить, потому что малолетки ни меня, ни моих друзей не интересовали, сверстницы же смотрели на нас как на дефективных и обращали свое благосклонное внимание только на парней постарше. Да, мы ходили с одноклассницами на каток, тискали их, катаясь с ледяных гор, но на этом ухаживание и заканчивалось.
Нанятый Ильей Севастьяновичем тихий пьяница Володька был халтурщик божьей милостью. Дед каждый месяц отдавал ему свою пенсию. Поскольку иных заработков у Володьки не имелось, то он, как мог, затягивал работу, нагородил много лишнего, но не сделал необходимого. В результате дом получился жутко холодный. От пола тянуло сырой землей, из-под окон дуло, а на голову постоянно что-то сыпалось.
Если браться за все сразу, получится обычное социалистическое строительство. Стены и подоконники я решил переделать будущей весной с наступлением устойчивых погожих дней, а сейчас заняться чердаком, куда через щели рассохшегося потолка высвистывало драгоценное тепло.
Принес пятнадцатиметровый отрезок двужильного провода и для начала соорудил переноску-времянку. Когда близ печной трубы засияла двухсотсвечовая электрическая лампочка, я заметил, что у чердачного люка нарисована черным фломастером большая буква «ф».
Что она обозначала?
Фасад? Фронтон? Знак бесконечности, перечеркнутый твердой линией партийного руководства? А может, это был тайный знак-фетиш, своеобразный маяк, который помогал Володьке ориентироваться в чердачных просторах? Или форпост враждебных сил, привидевшийся в его похмельном воображении? Ферулой бы этого фалалея да по фаллосу!
Флибустьеры под фанеру фальсифицировали фанданго. Философы, факиры, фелюжники, фотографы, филателисты, франкисты, фигуристки, феминистки и прочие фанатики флегматично фрондировали, а фараоны фасонисто фасовали фасоль.
Читать дальше