Леван Хаиндрава - Очарованная даль

— Я его нарочно надела, чтобы вас не смущать, — кокетливо откликнулась Жаклин. — А то открытые плечи мешали вам сохранять самообладание.

Из дому, с какого-то бокового подъезда, удалось выскользнуть незамеченными.

— Куда поедем? — спросил Гога, останавливая проезжавшую мимо машину.

— К «Фаррену», — ответила Жаклин.

— К «Фаррену», — приказал Гога шоферу. Называть улицу не приходилось, это был один из самых популярных и дорогих ночных клубов города.

В такси они сидели, тесно прижавшись друг к другу. Гога обнял Жаклин за плечи и потянулся было поцеловать, но она мягко отстранилась:

— Не надо, George, вы мне помнете халат. А я хочу быть красивой сегодня. Я ведь с князем!

«Опять этот prince!» — с досадой подумал Гога. Ей не я нравлюсь, ей титул нравится. Что за вздорная девчонка: ведь ясно же сказал, что никакой я не князь! Но на этот раз Гога счел за благо промолчать, чтоб не вносить расхолаживающей ноты в их отношения. Жаклин нравилась ему все больше и больше, и, как всегда в подобных случаях, Гоге не хотелось думать ни о ее чересчур уж свободном поведении, ни о нравах ее семьи, если то, что говорила Жаклин об отце и матери, соответствовало действительности.

У «Фаррена» народу было полно. Рождественский вечер иностранцы в Шанхае проводили в местах развлечений. Обычай этот казался Гоге странным, но в чужой монастырь со своим уставом не ходят, а канун своего Рождества Гога проводил совсем иначе.

— Сейчас я вам найду столик! — предупредительно обратился к вошедшим метрдотель. — Будьте добры, присядьте пока здесь.

Он указал на диван и кресла, стоявшие в фойе. Найти свободный столик в переполненном зале было вряд ли возможно, но и о том, чтобы отпустить клиентов ни с чем, не могло быть и речи. Положение спасла Жаклин.

— Я не хочу сюда. Здесь такая толкотня. Поднимемся наверх, там стриптиз.

Гога встрепенулся: действительно, как он упустил из виду! Ведь у «Фаррена» выступает Кэй Дэвис, звезда бурлеска из Сан-Франциско. Так ее рекламировали в объявлениях. А Гоге до сих пор не удалось посмотреть это соблазнительное зрелище, о котором он был немало наслышан. «Вклад американцев в сокровищницу мирового искусства» — как иронически выразился однажды Вертинский.

Наверху народу тоже было немало, но все же свободный столик нашелся. Здесь только за вход надо было бы платить два доллара, да и цены на все напитки были вдвое дороже. Зал был меньше, чем внизу, но красиво отделан, обстановка интимней, оркестр небольшой, но все музыканты очень высокой квалификации: трое русских, два филиппинца и двое беженцев из Европы. Уже начинался исход евреев из Германии, Австрии.

Гога и Жаклин уселись в уютной ложе, рассчитанной только на двоих. Перед ними почтительно склонился статный молодой китаец в белой ливрее и черных брюках с лампасом.

— Что прикажете подать? — обратился он к Гоге.

— Что будете пить, Жаклин? — повернулся Гога к своей спутнице. Он еще в Харбине знал, что разговор с официантом ведет только кавалер, являясь как бы посредником между дамой и обслуживающим лицом.

— Я хочу шампанского… — протянула Жаклин. — Только непременно полусухого.

— Бутылку полусухого, — заказал Гога и для пущей важности добавил: — Какая у вас марка?

— Какая вам будет угодна, — с непроницаемым лицом и даже как будто обидевшись ответил официант, тоном своим словно желая сказать: «Неужели вы думаете, что в таком месте, как у нас, может не оказаться чего-нибудь?»

— Какое будем пить? — спросил Гога Жаклин. Та пребывала в своей стихии: ей нравилось привередничать в ситуациях, когда с ней кавалер, явно влюбленный в нее.

— «Луи Редерер»… — протянула она, раздумывая. — Или нет, лучше «Аи». Оно тоньше.

— Принесите «Аи», — повернулся Гога к официанту и, чтобы показать, что и он не лыком шит, добавил строго: — Только не переохладите!

Он отнюдь не был уверен, что «Аи» не следует переохлаждать, сказал наобум, зная, что его тон произведет должное впечатление. Официант только наклонил голову, причем с таким достоинством, точно говорил: «Сами знаем!» Потом, выждав немного, спросил:

— Что-нибудь еще, сэр?

Гога вопросительно посмотрел на Жаклин.

— Нет, нет, ничего больше. Шампанское надо пить ничем не закусывая. Только англосаксы берут к нему икру. Это вульгарно, это портит букет. Разве что устрицы идут, но я их терпеть не могу. Они пищат, когда их глотаешь.

Гога сдержанно кивнул в знак того, что разделяет ее мнение, хотя о том, что устрицы поглощаются живыми, прежде не знал.