Леван Хаиндрава - Очарованная даль

— Да, — ответил Гога.

— А почему вы улыбаетесь? — спросила девушка.

— У вас блестящие знания в географии!

Она восприняла эти слова всерьез и подтвердила:

— Да, я очень люблю путешествовать.

— И много стран вы объездили?

— Ну, пока еще не так много. Но непременно повидаю многие страны. Кстати, вы так и не поинтересовались, как меня зовут.

— Моя вина, — с комической миной развел руки Гога. — Как же?

— А вот и не скажу! Сперва принесите оранжаду. Да и для моей подруги тоже принесите.

— И вам оранжаду?

— Нет, мне чего-нибудь более существенного, — улыбнулась вторая девушка, очень хорошенькая блондинка американского типа, но для американки слишком хорошо говорившая по-французски. — Пожалуй, виски с содовой будет лучше всего.

«Нет, все же американка, — решил Гога. — Кто же еще может пить это пойло?»

Гога направился в соседнюю комнату. Там в глубоком кресле, нелюдимый и мрачный, как всегда, сидел и курил Гийо. Он и здесь, где у него было все же немало знакомых, умудрился оставаться в одиночестве.

Свободных слуг не было, и Гога, поставив на поднос бутылку оранжаду, небольшое ведерко с кусочками льда и все прочее, осторожно понес в полутемную комнату. В проеме двери он лицом к лицу столкнулся с Жаклин и посторонился, чтоб пропустить.

— А вы не хотите воспользоваться своим правом? — лукаво улыбаясь и показывая наверх, спросила она.

Гога посмотрел, куда она указывала, и увидел ветку омелы, укрепленную на косяке двери. По французскому обычаю, молодой человек, заставший девушку под этим рождественским символом, имел право поцеловать ее.

— Но у меня же заняты руки! — пошутил он.

— А вы руками целуетесь?

— Нет, но знаете… руки тоже не мешают.

Жаклин расхохоталась и двинулась в свою сторону, бросив кокетливо:

— Хорошо. Оставляю право на один поцелуй за вами!

— Только один?

Жаклин не обернулась и только погрозила ему пальчиком.

Время теперь шло легче. Гога танцевал то с Мони́к, то с Глэдис (все-таки американка!), болтал с ними о какой-то чепухе. Подходили другие молодые люди, приглашали его собеседниц, подсаживались и присоединялись к разговору, потом отходили. Появился наконец и Гриньон. Он тоже подошел, легко влился в беседу и попыхивал своей трубкой, которую курил явно лишь для того, чтоб казаться солидней. Но с его нежно-румяными щеками младенца, стрельчатыми ресницами и совсем юными серыми глазами ему это плохо удавалось. Поглядывая на Гогу, он улыбался себе под нос и порою хмыкал. «Чего это он?» — думал Гога и даже незаметно проверил, на месте ли у него галстук-бабочка, который он сегодня надел первый раз в жизни, все ли пуговицы застегнуты. Но улыбка и даже хихиканье Гриньона были настолько добродушны, что подвоха ожидать не приходилось.

А впрочем… Гога заметил, как, танцуя с Гриньоном, Моник вдруг резко обернулась и заинтересованно посмотрела на него. Но Гога не успел задуматься, почему бы это, — его отвлекли, а потом он забыл.

Тут как раз появилась Жаклин. Она уселась рядом и, отдуваясь, сказала с видимым облегчением:

— Ну, отделалась! Всех встретила, всех напоила, всех накормила. Дочерний долг выполнила с честью.

— Поздравляю вас!

— В сухомятку не поздравляют. Теперь вы позаботьтесь обо мне. Принесите… — она задумалась, — джин, кока-кола. Да. Именно джину. И побольше льду, а то я совсем запыхалась. Мне душно.

— А поесть что-нибудь?

— Поесть? Я не голодна. А впрочем, один клаб-сандвич.

Гога поразился: воистину нет пророка в своем отечестве! В собственном доме, где столы ломятся от изысканных французских закусок, предпочесть вульгарный американский бутерброд, в котором наворочено всего в таком количестве, что и в рот-то не лезет.

После того как они потанцевали два раза, Жаклин взяла Гогу за руку и сказала:

— Давайте перейдем туда! И захватите наши стаканы.

Третья комната тоже тонула в полутьме, была еще меньше и уютнее. На одной тахте сидели двое молодых людей и одна девушка, беседовавшие по-английски, но вторая тахта, полускрытая комнатной пальмой и потому сразу не замеченная Гогой, оказалась свободной.

— Вот здесь и сядем! — показала на нее Жаклин и уселась. Гога последовал за ней и умышленно поместился вплотную. Жаклин не отодвинулась, наоборот, плечом облокотилась ему на грудь, как о спинку стула.

— Ну, расскажите мне про своих предков! — тоном, не терпящим возражений, потребовала она.

— Про кого? — не понял Гога.

— Про своих предков! — повторила Жаклин, повернувшись и вглядываясь в его лицо своими смеющимися глазами.