Леван Хаиндрава - Очарованная даль

Владик рассказывал то же, что и все. Харбин пустеет, кто может, уезжает. Больше двадцати тысяч советских граждан эвакуировались в СССР после продажи Китайской Восточной железной дороги. Среди них — немало знакомых, в том числе гимназические товарищи Гоги — «профессор» Сидоров, Сема Шиманович, еще кое-кто.

А здесь Гога, что ни день, встречал новых приезжих из Харбина. Им всем Шанхай казался городом непочатых возможностей.

И молодых грузин за последнее время приехало несколько человек. Как-то на Авеню Жоффр Гога встретил братьев Лабадзе. Он не был с ними близок в Харбине, но здесь они встретились как приятели. Оба брата хорошо играли в волейбол и, увидев их, Гога сразу подумал: а не создать ли нам при Грузинском обществе волейбольную команду?

— Вы уже были в обществе? — спросил их Гога.

— Вот мы как раз хотели тебя спросить, где оно помещается. У нас письмо к Тодадзе. Знаешь такого?

— Конечно! Это наш председатель.

— Как его найти?

— Где живет, точно не знаю, где-то на Вэйсайде, и там же работает в греческом ресторане.

— А Вэйсайд это где?

— Это не близко. Вы сами где остановились? На концессии?

— Да. На Рут Валлон.

— В каком номере?

— В тридцать восьмом.

— Ну, это совсем рядом с обществом. В четверг в восемь вечера у нас заседание правления. Я вас представлю ему. Запишите адрес.

Старший Лабадзе достал из кармана клеенчатую книжечку и аккуратно записал. Эта книжечка вызвала теплые чувства у Гоги — такие продавались в Харбине, здесь люди пользовались блокнотами с отрывными листочками.

— Послушайте, ребята, — заговорил Гога, — а что, если нам организовать при обществе команду? А?

— В волейбол?

— Ну да. Хотите?

— Конечно! Покидаем мячик, — улыбнулся старший Лабадзе, Вахтанг, лучший игрок из братьев, а Гога вспомнил, что так когда-то говорил про волейбол великий Ко́валь. Где-то он сейчас? Об этом он и спросил у братьев. Ко́валя они, конечно, знали.

— У него были большие неприятности. Чуть в жандармерию не попал.

— Да? За что?

Вахтанг Лабадзе усмехнулся. Черные, навыкате глаза его излучали удовольствие, крупный толстогубый рот растянулся улыбкой.

— Он там одному японцу морду набил. К его девчонке на пляже пристал. А японец оказался из военной миссии. В общем, шухер вышел — будь здоров! Еле ноги унес.

— Куда?

— Куда-то сюда, а может быть, в Тянцзин. У него где-то сестра старшая живет. К ней и смотался.

На Гогу так и пахнуло атмосферой того Харбина, который он застал при последнем приезде. Набил морду нахалу, пристававшему к его девушке. Кажется, все ясно. Здесь бы в худшем случае доставили в полицию и оштрафовали, а там — из всего надо сделать политику. Противно! Нет, не мог бы теперь Гога жить в Харбине. Этот этап жизни закончен. Как ни плох Шанхай, а здесь живешь свободным человеком. Говори что хочешь и можешь никого не бояться. Вот денег бы только побольше зарабатывать, так можно совсем хорошо жить.

Поболтав еще немного, они разошлись, но, чуть двинувшись в свою сторону, Гога остановился и окрикнул:

— Да, ребята! А кто еще приехал из наших? Кто играть умеет?..

Братья вопросительно переглянулись.

— Церодзе, например, он ведь здесь.

Церодзе Гога знал. Тот был старше его лет на пять, разносторонний спортсмен, человек большой физической силы, но играет ли он в волейбол?

— Он все умеет, — с почтением, которое всегда вызывает у молодых людей сила и ловкость, ответил старший Лабадзе.

«Как хорошо, что я их встретил», — думал Гога, продолжая свой путь.

И еще один человек возник словно из небытия, как ни странно, через Владика. Сико Илуридзе, сын близкого приятеля Ростома Георгиевича, тоже находился вне поля зрения Гоги. По годам он был ближе к Владику, и они в детстве дружили, а Гога его просто не замечал, как это бывает с входящими в возраст юношами, не дающими себе труда обращать внимания на младших. Теперь Сико был рослый, красивый юноша с каштановыми волосами и синими глазами, всегда прекрасно одетый и, подобно Коке, которого он и характером напоминал, всегда полный планов, касающихся веселого времяпрепровождения. Он окончил английскую школу, служил в британской фирме и прилично зарабатывал, но в дом не давал ни копейки, пользуясь тем, что был общим любимцем и баловнем семьи, состоявшей кроме него из одних женщин: матери, бабушки и двух теток, причем бабушки зажиточной. Жили они в том же те́ррасе, где помещалось Грузинское общество.

Узнав о приезде друга детских лет, Сико тотчас разыскал Владика, и теперь они были неразлучны, чему Гога был рад, так как отпадала необходимость самому опекать младшего брата, подыскивать ему развлечения, из которых сам Гога уже вырос. А о том, что Владик содержится на полудетском режиме, недвусмысленно дала понять Вера Александровна, да Гога и сам считал, что еще не время посвящать Владика в соблазны шанхайской жизни.