Леван Хаиндрава - Очарованная даль

Улица, где поселились Горделовы, называлась Рут Груши, и Гога никак не мог взять в толк, кому пришло в голову назвать улицу в Шанхае именем самого неудачливого из маршалов Наполеона, а других сколько-нибудь примечательных людей с такой фамилией французская история не числила. Но улица действительно была опрятной, тихой и притом совсем близко от Авеню Жоффр, без которой, живя на концессии, никак невозможно было обойтись.

Владик, только что окончивший с грехом пополам гимназию — при хороших способностях прилежанием он никак не отличался — и пребывавший в состоянии постоянного восторга от самого факта, что он наконец тоже стал жителем Шанхая, убеждал мать, что все будет отлично.

Владик был теперь очень красивый юноша, чертами лица похожий на отца, а расцветкой больше на мать. Он еще не вполне оформился физически — был узкоплеч и угловат и не без зависти смотрел на спортивно сложенного старшего брата. А Гога, вглядываясь в точеные черты Владика, думал: «Ну и красивый же парнишка! Куда мне до него!» Но зависти Гога не чувствовал, потому что вырос в сознании, что наружностью ему не сравниться ни с Леной, ни с Владиком. Так всегда считалось в семье, и Гога к этому привык, тем более что сестру обожал, а к Владику испытывал горделивое, но и требовательное чувство старшего брата. Эту черту он унаследовал от Веры Александровны: за свою любовь она ничего не прощала, наоборот, чем больше любила человека, тем больше требовала от него.

В отношении квартиры Ольга Александровна оказалась права — в конце концов разместились вполне сносно: спальную — большую комнату — заняли Вера Александровна и бабушка Тереза, в столовой (она же и гостиная) спал Владик, разделяя участь всех младших братьев, а в самой маленькой Гога устроил себе кабинет. Тут же он и спал.

Главным событием первого дня Веры Александровны в Шанхае было появление Коки. Правильнее было бы назвать это явлением, так он все обставил. Кока подкатил к окнам квартиры — она помещалась в бельэтаже — на машине Игнатьева и посигналил два раза. Владик, бросившийся к окну, кузена не узнал, а Кока, поднявшись, преподнес Вере Александровне букет цветов и, склонившись, галантно поцеловал ей руку. Ту же процедуру он проделал с бабушкой, а Владика обнял тепло, но покровительственно.

Вера Александровна из-за своей близорукости тоже не сразу поняла, кто это, но даже если б она видела хорошо, нелегко ей было бы узнать своего шкодливого и шустрого племянника в экстравагантно, на американский манер одетом молодом человеке в больших роговых очках, которыми Кока пользовался только в особых случаях вроде нынешнего. Говорил он по-русски с легким акцентом (для чего Коке приходилось быть все время начеку и прилагать немалые усилия) и попыхивал ароматной сигарой. Солидный иностранец, да и только!

Одним словом, желаемого эффекта Кока добился, тем более что иронической усмешки, не сходившей с лица младшей сестры, Вера Александровна опять же из-за плохого зрения не замечала.

Но причиной успеха Коки у Веры Александровны в первый вечер явилось отнюдь не то, что он был одет и держался «под иностранца», — Вера Александровна об иностранцах всегда была, может быть огульно, несколько скептического мнения, считая, что манеры их оставляют желать лучшего и что далеко им в этом отношении до русских из хорошего общества, — а как раз манеры Коки: букета, который он ей преподнес, и руки, которую он ей поцеловал. Прежний Кока сделать всего этого бы не догадался. Правда, немного коробила сигара, которой он беспрерывно дымил, впрочем, предварительно испросив на то разрешения у дам. А как он был одет, Вера Александровна хорошо и не разглядела, а если б и сумела это сделать, то сочла бы его одежду крикливой, опять же на американский манер, что в ее устах не было комплиментом.

Вера Александровна порой бывала необъективной в своих суждениях, составляла мнение, не всегда имея для того достаточно оснований, и поколебать ее точку зрения, а тем более заставить изменить было очень трудно.

В свободное время Гога брал с собой Владика и показывал ему город. Он делал это с удовольствием, потому что именно приезд родных открыл ему то, чего он раньше в себе не замечал: он полюбил Шанхай, стал его патриотом, и когда новичку что-то нравилось (а Владику здесь нравилось все), Гога испытывал гордость, бессознательно ощущая себя причастным к достоинствам города, в котором жил.

Да, теперь Харбин уже окончательно отодвинулся в далекое, безвозвратное прошлое. Если что и притягивало Гогу к милому городу его детства, так лишь могила отца. А его настоящая жизнь была здесь, в Шанхае.