Леван Хаиндрава - Очарованная даль

— Je crois ça suffit, mon père? — обратился к нему ректор. — Tout est clair? [50] — Я полагаю, что достаточно, отец мой? Всё ясно? (франц.)

Монах в знак согласия наклонил голову. Совещание было коротким: Гога получил высший балл — 18.

Теплая волна разлилась по телу. По дипломатической истории, коэффициент был 2, следовательно он уже имеет 14 очков сверх минимума. Такой задел почти обеспечивал ему проходной средний балл. Провала Гога ожидал только по торговому праву — скучному, сухому предмету, который он никогда не мог заставить себя изучать добросовестно. Опасения вызывала и политическая экономия. Знал ее Гога неплохо, но отношения с профессором — молодым, недавно приехавшим из Франции человеком недуховного звания у него сложились натянутые. Гога на курсовых экзаменах имел привычку высказывать иногда собственные взгляды, как он сам понимал сейчас, далеко не всегда достаточно обоснованные, и это раздражало мсье Шатлена, хорошо знавшего свой предмет и считавшего его очень важным, что и соответствовало действительности.

Пока Гога раздумывал, куда бы сейчас направиться, Кан Сышин как раз поднялся со своего места. Уже стоя, он продолжал непринужденно беседовать с экзаменаторами, которых кроме Шатлена было еще двое — один монах и один светский, оба незнакомые. Кан Сышин улыбался, и у Шатлена лицо было такое, какого никогда не видел обращенным к себе Гога: выражавшее симпатию и удовлетворение.

«Ну, по крайней мере, настроение у них сейчас хорошее», — подумал Гога и поспешил туда, боясь, как бы кто-нибудь его не опередил.

— Permettez? [51] — Позвольте? (франц.) — спросил он, обращаясь к профессору.

— Mais bien sure! [52] — Ну, конечно! (франц.) — слегка пожав плечами, ответил мсье Шатлен.

Уже из самого ответа и недоуменного жеста экзаменатора было видно, что от предстоящего опроса он не ждет для себя удовольствия. Гога был к этому готов, но смущало то, что в последний момент незнакомого монаха сменил канцлер, отец Готье, человек тоже малосимпатичный, уже не одному Гоге, а всем студентам. «Подобралась парочка», — подумал Гога неприязненно, но на лице старался сохранять выражение почтительное и спокойное, давая понять, что он и мысли не допускает, будто старые счеты могут повлиять на отношение уважаемого профессора к экзаменующемуся студенту. «Я понимаю, что я порой бывал неправ, — как бы говорило Гогино лицо, — но я не сомневаюсь, что такой достойный человек станет выше личных чувств».

На первый вопрос о меркантилистах и физиократах Гога ответил вполне прилично, хотя раза два густые, подвижные брови мсье Шатлена поползли вверх. Второй вопрос задал отец Готье: об учении Сен-Симона. Тут Гога немного напутал, но все же выбрался. Третий вопрос снова задал мсье Шатлен: «Теория прибавочной стоимости Маркса». Вот когда Гога возблагодарил судьбу, что последнее время сблизился с Вэй Лихуаном! Как раз на днях, следуя настойчивым советам товарища, Гога взял в библиотеке том Маркса и с интересом ознакомился именно с этим разделом, который, по словам Вэй Лихуана, представлял собой основу основ экономического учения.

Отпуская Гогу, мсье Шатлен проговорил с соответствующей миной:

— Легковесно, как всегда, но что ж… с материалом вы знакомы… — И, пошептавшись с канцлером, добавил: — Мы вам ставим 13.

«Ну и черт с тобой!» — мысленно ответил Гога, считавший, что заслужил как минимум 14, но заставил себя слегка поклониться и с облегчением отошел. Большая гора с плеч спала! Теперь складывалась ситуация, когда можно идти проваливать торговое право. Там старшим экзаменатором был тот же, кто и лекции читал — древний старичок, профессор де Готт, считавшийся одним из крупнейших знатоков своей дисциплины не только в азиатском, но и европейском масштабе. Гога толком не ответил ни на один вопрос, но все-таки какие-то проблески знаний в его ответе проявились, и вместо запланированной восьмерки, профессор де Готт великодушно оценил его ответ девяткой. Балл ниже удовлетворительного лишь на два очка, что при коэффициенте 2 снижало общий запас на четыре очка. Стало ясно, что экзамен в целом Гога выдержит.

Совершенно успокоившись, он решил теперь сдать предмет, в своем знании которого не сомневался, но которого очень боялись студенты-китайцы и даже Кан Сышин. Это было общее международное право, а боялись его, потому что экзаменатором являлся не кто иной, как французский посол. Про него знали, что он никакой программы не придерживается, вопросы задает свободные, по всему объему этой обширной и не слишком строго укладывающейся в конкретные рамки науки и оценки ставит очень скупо. У него редко проваливают, но амплитуда оценок варьирует от 11 до 13, максимум 14-ти. Посол явно отдавал предпочтение общему развитию студента, широте его кругозора, способности самостоятельно оценивать события и обобщать факты, и здесь Гога имел явное преимущество перед прилежными, все вызубрившими, но в целом менее развитыми китайцами. Ассистировал послу лектор — первый советник посольства Польши, доктор Крысинский, добродушный, невероятно толстый человек лет пятидесяти, обладавший большой эрудицией и свободно владевший восемью языками, в том числе китайским и японским. Он хорошо относился к Гоге и вообще к грузинам. Крысинский, видимо, успел что-то сказать послу, потому что тот встретил Гогу легкой улыбкой.