Владимир Логинов - Ад криминала - Рассказы и очерки

— Что это за старуха? — как-то спросил я у матери, принесшей мне чашку чая.

— Да греки из Казахстана недавно дом купили. Это их бабка.

— И что ж она на месте не сидит?

— Дом свой ищет. Они до высылки где-то здесь жили, да снесли их хибару. Внуки калитку закрывают, а она притащит табуретку и через забор перелазит. Один раз села на катер. Кое-как в Джанхоте отыскали.

— Больная?

— Да все они в этом возрасте такие. Все время жалуется, что голодная. Заходит ко мне, просит: "Дайте воды, а то меня не поят и не кормят". Один раз принесла две копейки и просит купить ей хорошего хлеба. Измучились уже с ней. Наша, ты помнишь, тоже чудила…

— А кто — эти греки?

— Не знаю. Вот приехали через сорок лет. А она, бабка эта, вроде бы какая-то двоюродная тетка Папандравилась.

— Папандравилась?

— Да. Помнишь его? Тот, который пьяный убился. С этого…

— Ну, ну… — вспомнил я. — Спасибо, мама.

Она ушла на кухню, а я откинулся на спинку стула и стал вспоминать.

… Это было почти тридцать лет назад. Я гонял на стареньком велосипеде с "восьмерками" на обоих колесах, без крыльев и багажника. Вместо руля у меня была черная баранка со списанного грузовика "ГАЗ-51". За пазухой — самопал, в карманах — порох, спички и заячья дробь. Были у меня славные друзья — Колька и Женька. Они тоже на великах.

После школы мы часто ездили на свалку. Пострелять в выброшенные кастрюли и чемоданы. Туда была единственная асфальтированная дорога в нашем районе — улица Островского. За городом она вливалась в новороссийско-сухумское шоссе, и у развилки мы сворачивали направо — к свалке.

Вдоль асфальта стояли частные дома с выкрашенными в яркие цвета фронтонами. В палисаднике или у крыльца любого такого дома зеленели кипарисы и кусты самшита. Однако украшением улицы был роскошный дом дорожного мастера. Перед его окнами росли сосны, кипарисы и ели. Здесь же, на постаменте, стояла бронзовая лавочка, а на ней сидели, беседуя, гипсовые фигуры Ленина и Сталина. Ильич сидел широко, откинув правую руку на спинку лавки. Сталин слушал его, слегка наклонив голову. Эта скульптура утопала в зелени, была ухожена и вовремя покрашена.

Здесь же местной достопримечательностью "конца Островского", то есть самой окраины города, был небезызвестный грек Папандравилась. Ни имя, ни фамилия его никого не интересовали. Папандравилась — прозвище, функция, внештатная должность окраин захолустных городков. Этот невысокий сорокалетний мужчина сильно заикался, был инвалидом с детства и холуем по натуре. Он нигде не работал, поскольку значился инвалидом какой-то группы. Основное его занятие — "найм у частного сектора". Он копал огороды, красил заборы и чинил сараи. Где он брал материал — одному Богу было известно. Где-то "доставал". По большей части, конечно же, воровал или выпрашивал у сторожей за бутылку-две водки. Когда он о чем-то договаривался с хозяйкой или хозяином, то без конца твердил, заикаясь:

— Я сделаю, чтоб па-па-ндравилась…

Он хотел сказать: чтоб понравилось. Но у него этого никогда не получалось. Па-па-ндравилась, па-па-ндравилась. Поэтому его так и окрестили: Папандравилась!

Была у него баба-дурочка, к которой он ходил по ночам и несколько лет обещал на ней жениться тридцать второго сентября. Дурочка верила и ждала, когда придет тридцать второе число. Папандравилась ей внушил, что оно бывает раз в четыре года — как двадцать девятое февраля. Так было…

И вот однажды я с Колькой и Женькой покатил на велике к свалке. Когда мы проезжали мимо дома дорожного мастера, у меня вывернулась под руками баранка, и я чуть было не залетел в канаву. Мы словно по команде дали по тормозам и ошалело уставились на памятник. На лавочке осиротело восседал Ленин, а Сталина не было…

Но на свалке нас ждала новая неожиданность. Мы увидели Папандравилась, разбивающего на куски гипсового Сталина. Он делал это с усердием и остервенением. К нему было страшно подойти: лицо его сжимала судорога мести. Позже мы узнали, что никто, кроме Папандравилась, не решился на такое, сколько бы ему ни заплатили. Однако Папандравилась вызвался сделать это бесплатно, "во благо народа". На следующий день заика "свалил" Сталина, стоявшего на постаменте в небольшом скверике у моря. На этот раз уже за плату. Вокруг постамента еще оставались лавочки, на которых мужики разливали "по стакану", посылая за очередной бутылкой Папандравилась, который опустился, бросил подрабатывать и почти не просыхал.