Владимир Логинов - Ад криминала - Рассказы и очерки

Но какая символическая смерть Папандравилась! Что это: месть духа Сталина или пьяный случай? И то и другое. А все-таки?

Уже несколько позже, работая в архиве с письмами репрессированного П.А.Флоренского, я наткнулся на его строки 1929 года, адресованные В.И.Вернадскому: "У платоника Ксенократа говорится, что душа (т. е. жизнь) различает вещи между собою тем, что налагает на каждую из них форму и отпечаток — морфэ кайтипос. Епископ эмесский указывает, что пои разрушении тела его "качества — пойотитес — не погибают, а изменяются". Григорий Нисский развивает теорию сфрагидации — наложения душою знаков на вещество. Согласно этой теории, индивидуальный тип — ексбос — человека, подобно печати и ее оттиску, наложен на душу и на тело, так что элементы тела, хотя бы они и были рассеяны, вновь могут быть узнаны по совпадению их оттиска — сфрагис — и печати, принадлежащей душе. Таким образом, духовная сила всегда остается в частицах тела, ею оформленного, где бы и как они ни были рассеяны и смешаны с другим веществом. Следовательно, вещество, участвовавшее в процессе жизни, и притом жизни индивидуальной, остается навеки в этом круговороте, хотя бы концентрация жизненного процесса в данный момент и была чрезвычайно малой".

Сфрагидация? Скорее всего, так. У нее тоже есть свои законы.

Несколько лет назад я забрел во двор краеведческого музея Череповца. Здесь, среди хлама и мусора, разбросанного под кустами и деревьями, я снова наткнулся на гипсовые осколки, по которым тотчас узнал Сталина. Мне сделалось жутко и показалось, что я попал на какой-то вселенский склад земного вещества, рассеиваемого отсюда с духом и участвующего в круговороте воскресения жизни. Вечные осколки печати зла в каждом из нас… И тот негниющий труп на армянском кладбище. Он тоже вечен. Как вечна борьба за власть, в какой бы форме она ни проявлялась. И вечные козлы отпущения и новые тираны. Закон сфрагидации…

В ночь на свое семидесятилетие школьный сторож Кузьма Иванович Лихачев не смыкал глаз. Правда, спать ему по службе не полагалось — он находился, как говорят, при исполнении. Но чего там греха таить — случалось, прихватывал на отдых Лихачев и час и другой обычно перед рассветом. И чаще всего — когда вечером с кем-нибудь "соображал" — когда с плотником, лукавым мужичком, но горьким пьяницей, а когда и с электриком, работавшим вечерами по совместительству.

До полуночи Кузьма Иванович, как правило, бродил по двору школы и гонял пацанов, забиравшихся через забор покурить, пошухерить, а потом уходил в учительскую и читал художественную и нехудожественную литературу. Предпочтение он всегда отдавал отдельным номерам роман-газеты и популярному в народе журналу "Гражданин и право". При этом он периодически выбирался из-за стола и выходил на свежий воздух, осматривая подслеповатыми глазами вверенный ему объект.

Обыкновенно за час — полтора до рассвета сторож начинал клевать носом, или немного кемарить, как он сам выражался. Это предрассветное время Кузьма Иванович называл про себя "часом покойника" — в родовых муках тьмы рождался новый день, что всегда волновало и настораживало. При этом часто его охватывал непонятный душевный страх, и где-то в подсознании возникало обостренное чувство смерти. Это было болезненное и мучительное состояние: перед внутренним оком мелькали, как в кадрах киноленты, облики давно умерших друзей и знакомых. По большей части тут были погибшие сорок с лишним лет назад фронтовые товарищи. Лица их — живые или мертвые — так запечатлелись в зрительной памяти Кузьмы Ивановича, что не давали покоя по ночам. Вероятно, поэтому он и не любил читать книги о войне, а фильмы на эту тематику вообще терпеть не мог. Кровь, грязь, истошный мат, кишки на проводах, оторванные руки и ноги — все это виденное в живой трагедии было для него страшной правдой жизни, подменить которую не мог, по его убеждению, никакой, даже очень талантливый режиссер. И именно по этой причине он старался в свой "час покойника" как-то забыться, задремать, уйти от преследовавших его воспоминаний, порою похожих то на сон наяву, то на галлюцинации.

Но в ночь накануне своего юбилея он не мог уснуть даже в этот час, хотя и выпил с электриком стаканчик. Поездом в тринадцать пятнадцать к нему приезжали двое фронтовых друзей. Это последние оставшиеся в живых близкие по духу люди.

Алексей, или бывший младший лейтенант Лешка Чудаков, жил недалеко, в областном городе. Семнадцатилетним он прибыл в сорок четвертом в роту капитана Лихачева и скоро стал одним из лучших друзей командира. Больше года провоевали они бок о бок и после войны часто встречались. А одним летом в Сочи вместе с семьями отдыхали. Чудаков закончил институт, работал инженером. Уже около двух лет он был на пенсии и поэтому охотно согласился приехать на юбилей, да и недалеко — всего сто двадцать километров.