Да нет у нее телефона, – голосит она.
Они поехали на поле битвы, – говорит он. – Возьмите такси. Позвоните в таксопарк.
Охранница достает телефон.
Просит его напомнить название поля битвы.
Лишь поздно вечером, уже после поля битвы, после фургонов СА4А, после криков и полиции, после того как все кончилось и он стоит, пытаясь мысленно подвести итог и поражаясь собственной неспособности разглядеть, что происходит у него под носом, он засовывает руку в карман куртки и находит там лимон, который держал в руке, пытаясь найти в нем какую-то мораль, между фруктовыми стеллажами супермаркета.
Это было в октябре.
А сейчас уже март следующего года.
Теперь уже Ричард изучил дорогу между Инвернессом и Каллоденом, как здесь выражаются, вдоль-поперек, взяв множество интервью для своего нового проекта – фильма, который он планирует назвать «Тысяча тысяч человек».
Дорогой Мартин,
Извини.
Не могу снять для тебя этот фильм.
снп
Р.
В целях анонимности он снимает людей силуэтом. Ради атмосферы снимает их в кофейном грузовике, стоящем на парковке у поля битвы. Он приходит, достает маленькую камеру, уже прикрепленную к палке, приходят интервьюируемые, садятся на низкий табурет внутри грузовика под прейскурантом с ценами на кофе, которого здесь никогда не было в помине, а он настраивает свет, чтобы никто больше не смог воспользоваться ничьим зрительным образом, и нажимает на кнопку.
Запись.
Разве люди, которых вы сюда пропускаете, не становятся слишком заметными в деревне или городке, где любой незнакомец бросается в глаза? – говорит он первой интервьюируемой.
У нас сеть по всей стране, – говорит силуэт, похожий на Олду – женщину, сидевшую за рулем кофейного грузовика в тот день, когда он впервые сюда приехал. – Но здесь к тому же хорошо. Куча туристов. И люди в основном добрые. А если кто-нибудь и грубоват, ну, после того как вы уже пересекли весь мир и выжили, добрались аж досюда под бог знает каким давлением, любая местная грубость покажется просто комариным укусом.
Олда – не ее настоящее имя.
Своего настоящего имени она не называет.
Все в сети «Олд Алаянс» называют себя Олда или Олдо Лайонс.
Когда он впервые написал имейл самой первой Олде в библиотеку Кингасси, кто-то переслал письмо ей, и в ответ она рассказала, почему их сеть так называется.
Когда мне было пятнадцать, написала она, я посмотрела по телевизору вашего «Энди Хоффнунга» и пришла в полный восторг. Я нашла на кассете песню Бетховена «An die Hoffnung» и послушала. Даже пошла в библиотеку, поискала немецкие слова и с немецким словарем выяснила, что они значат. Потом села на поезд до Абердина, где хранились подшивки «Слушателя» [50] «Слушатель» – еженедельник, посвященный культуре, выпускавшийся Би-би-си с 1929-го по 1991 г.
, и нашла, чтó ваша подруга Пэдди говорила, когда у нее брали интервью по поводу сценария к «Энди Хоффнунгу», и почему она его так назвала.
И я пришла в восторг от того, как она сделала из названия песни имя человека. От того, как она превратила слова, означающие к надежде , в реального человека, придала словам человеческую форму.
Вы утверждаете, – говорит он в одном из интервью, – что уже помогли двумстам тридцати пяти человекам сбежать из мест заключения или обмануть охрану. Вы не преувеличиваете?
Вообще-то я думаю, что их значительно больше двухсот тридцати пяти, – говорит силуэт.
Этот силуэт, который называет себя Олда Лайонс, как и все остальные, принадлежит одной из тех, кому изначально помог «Олд Алаянс» и кто теперь в свою очередь работает на «Олд Алаянс», помогая другим.
Даже не думайте, что это легко, – говорит она в камеру. – Это действительно очень трудно.
Она красиво говорит – на вдумчивом, выстраданном английском.
Трудно в каком смысле? – говорит он.
В буквальном, – говорит она. – Мы переходим от одной невидимости к другой. Я была бесправной. Я по-прежнему бесправна. Я несла страх на плечах по всему свету, направляясь в эту страну, которую вы называете своей. Я по-прежнему несу страх на плечах. Теперь я вижу это так: страх – одна из моих принадлежностей. Страх всегда будет входить в состав моих принадлежностей – повсюду, что бы я ни делала, всю оставшуюся жизнь. Я упорно сражалась, чтобы попасть сюда в вашу страну. И когда приехала, вы первым делом вручили мне письмо, в котором говорилось: Рады видеть вас в стране, где вам не рады. Теперь вы признаны неугодной личностью, с которой мы будем делать все что угодно. И это несмотря на сотни битв, в которых я сражалась, чтобы попасть сюда. Для моей души это было самое тяжелое время. Тогда-то началась моя настоящая битва. Но мне везет. Мне помогли. Ведь быть никем можно по-разному. Есть разные виды невидимости. Одни равнее других. Я говорю, как выражаетесь вы, британцы, из первых уст.
Читать дальше