А, – говорит Ричард. – Совершенно верно. Так оно и есть. Так оно и было.
Эти купе с шестью местами в старых вагонах, – говорит Олда. – Дверь закрыта, сквозь стекло не слышно, о чем они говорят. Теперь они уединились и выглядывают – не следит ли никто и не гонится ли за ними, затем поезд трогается с места, и они падают друг дружке в объятья, заводят вместе прикольный танец. Затем мы видим поезд снаружи и потом деревню сверху, и поезд, уезжающий из нее, а потом все выше и выше, чтобы мы могли увидеть, какое все маленькое с высоты птичьего полета.
Ричард улыбается.
Божественный кадр, – говорит он. – Стоил больше, чем все остальное, вместе взятое, пришлось работать до кровавого пота, чтобы его добиться. Не верится, что я о нем забыл. Вы знаете фильм лучше, чем я. А ведь я сам его снимал.
Что сталось с девочкой, которая играла Лео? – спрашивает Олда.
Трейси как-то там, – говорит он. – «Так держать, Эманюэль», реклама «персила». Потом не в курсе.
Все богатство нашей культуры, – говорит Олда.
Охранница запевает песню на мотив «Ведь он веселый добрый малый».
Медведь перелез через гору, – поет она. – Медведь перелез через гору. Медведь перелез через гору. Но все это было зазря. Ведь дальше опять были горы, и дальше опять были горы. Ведь дальше опять были горы. И мишка вернулся домой.
Все в кофейном грузовике подпевают, на ходу угадывая слова.
Грузовик въезжает на парковку большого супермаркета.
Мы приехали? – говорит девочка. – Это здесь?
Нет, – говорит Олда.
Не хочу вести себя чересчур, ну знаете, ребячливо, но уже близко? И далеко еще? И долго еще? Ну и другие вопросы такого же плана, – говорит девочка.
Скажите ей, далеко ли и долго ли, – говорит Олде охранница.
Вся недолга и так далеко, как я собираюсь вас обеих подкинуть, – говорит женщине Олда.
Она открывает дверь. Обходит вокруг, открывает пассажирскую дверь и подхватывает выпадающую девочку.
Все они стоят на парковке вокруг кофейного грузовика.
Вот вы, стало быть, и в Инвернессе, мистер Лиз, – говорит Олда. – Вон оттуда ходят автобусы до города, если не хотите идти пешком. Извините, что не могу повезти вас дальше. Не верится, что встретилась с человеком, который снимал эти «Пьесы дня». День удался.
Год, – говорит он. – Десятилетие.
Ну и каковы шансы? – говорит она.
Она смущенно его обнимает. Он смущенно обнимает ее в ответ.
Он прощается с охранницей.
Ну, тогда до свидания, – говорит она.
Он окидывает взглядом девочку.
Кажется, я в долгу перед тобой, – говорит он.
Вообще-то, – говорит она, – если придерживаться традиций, теперь я официально отвечаю за вас всю оставшуюся жизнь. Но лично меня не очень-то заботят некоторые традиции, так что вам повезло.
Повезло встретиться с тобой, – говорит он.
Он достает из кармана ручку из «Холидей Инн».
Я сниму с тебя ответственность, если оставишь это себе, – говорит он.
Но она уже ушла – навстречу будущему.
Они направляются к супермаркету, оставив его позади. Он стоит один на парковке в чужом городе, заброшенный обратно в историю собственной жизни.
На часах над главным входом в супермаркет – 1:33.
Мужчина всматривается в лимоны.
Кожура у лимона рябая, как гусиная или загрубелая кожа.
Тупой конец лимона напоминает сосок на груди, похожей на груди статуй идеальных красавиц в римских музеях, на грудь статуи женщины, руки которой превращаются в веточки, на Вилле Боргезе [49] Вилла Боргезе – римский ландшафтный парк в природной английской манере, разбитый на холме Пинчо в XVII в.
.
Изображение женщины-оборотня, – говорит мой отец. – Отлично провожу время. Жалко, тебя нет.
Я старый сексист, – думает он.
Ты и в молодости им был, – говорит его воображаемая дочь. – Весело было, да?
Разве могло быть иначе? – говорит он. – Не жучь меня.
А я и не жучу, – говорит она.
Мы ничего не понимали, – говорит он.
Собака съела твою домашку, – говорит она.
Тихо, – говорит он. – Я занят.
Чем? – говорит она.
Пытаюсь докопаться до лимонности лимона, – говорит он.
Поскольку где-то в этот момент истории о мужчине, который мог умереть, но не умер и вместо этого стоит теперь во фруктовом отделе супермаркета, изучая внешний вид лимонов, выросших где-то, транспортированных откуда-то куда-то, привезенных сюда, выгруженных в эти посудины и теперь продающихся здесь, чтобы их съели, пока они не сгнили, – во всем этом есть мораль.
Но он никак не может до нее докопаться.
Читать дальше