Дэвид Юн - Весь мир Фрэнка Ли

Я звоню Ханне. «Привет, это Ханна. Оставьте сообщение». Я бросаю трубку. Мне нравится ее комната. Она клевая. И не важно, что Ханна уже, скорее всего, все это переросла. Я очень скучаю по старшей сестре. «Я в твоей комнате роюсь в твоих вещах», – пишу я ей. Она не отвечает.

Я перехожу в гостевую комнату, но, так как гостей у нас практически никогда не бывает, она называется кладовкой. В дальнем углу комнаты есть небольшой чулан, в самом-самом дальнем углу этого чулана стоит черный шпионский чемоданчик от компании Legionite, популярной в семидесятые, а теперь уже давно закрывшейся.

Большими пальцами я кручу колесики на медных кодовых замках, выставляя нужные цифры: 777 на левом замке, 999 – на правом. Внутри чемоданчика хранятся артефакты из другой жизни. Там лежат:

• бейджик из давно закрывшегося ресторана «Чашка с блюдцем»; на бейджике весело танцуют мультяшные чашка и блюдце и напечатано имя «Диана» – это английское имя моей мамы: Д+И+А+Н+А+Л+И – семь букв;

• десять шариковых ручек в запечатанной упаковке, на которых напечатан адрес «Сэндвичи "Хрустящая корочка"», – это первая компания, которую мама с папой открыли в Америке; ручки такие старые, что перед телефонным номером даже нет кода района;

• небольшие деревянные счеты;

• рассыпающаяся книга на корейском о викторианской литературе; на страницах много пометок; на форзаце папиным нервным почерком написано:

«Собственность Фрэнка Ли»; Фрэнк – английское имя моего папы;

• тяжелый школьный выпускной фотоальбом – мамин (я легко нахожу мамин портрет – я загнул уголок на нужной странице, – где маме столько же лет, сколько мне сейчас; она симпатичная; одета в школьную форму; все на фотографиях в форме, все надписи на корейском; автографов от других учеников нет – видимо, тогда в корейской провинции никому и в голову не приходило что‐то писать в такой дорогой книге);

• три мраморные печати с подписью и лакированная черная коробочка, внутри которой подушечка, пропитанная алыми чернилами.

От вида вещей в этом шпионском чемоданчике мне хочется плакать, и я знаю почему. Потому что в этом маленьком и легком чемоданчике (в те времена все сумки были меньше, чем сейчас) уместилась вся прошлая жизнь родителей. Скоро папы не станет. И мама когда‐нибудь тоже умрет.

Может быть, у меня будут дети и они будут спрашивать меня о моей жизни. Мне будет очень легко им ответить. Мы будем говорить на одинаковом английском. Мы сможем посмотреть все, что я выкладывал в интернете, если тогда он по‐прежнему будет так называться. Мы будем говорить о моих надеждах, о мечтах и страхах, мы сравним их с надеждами, мечтами и страхами моих детей, а потом мы скажем друг другу: «Я тебя люблю» – и обнимемся, потому что американцы, черт возьми, любят обниматься.

Потом мои дети спросят меня о вещах, которые лежат в этом чемоданчике, и хорошо, если я смогу рассказать хотя бы про половину этих предметов. На самом деле я про большую часть из них ничего не знаю. И мои дети будут видеть этот маленький, легкий чемоданчик так же, как и я. Для нас он будет кунсткамерой.

Вж-ж, вж-ж.

«Припарковалась так, что машины от твоего дома не видно. Горизонт чист?» Я вытираю глаза рукой и встаю. «Жду тебя у входной двери», – отвечаю я. Когда я открываю дверь, Джо уже стоит на пороге. На улице жарко, и она в сногсшибательном летнем платье.

– Привет, – говорю я.

Она хватает меня за затылок и целует. И какое‐то время только этот звук нарушает тишину дома.

– Что‐то не так? – озабоченно спрашивает Джо, потому что чувствует, что целует статую.

Я хочу ей все рассказать, но только не здесь. Иначе я точно начну плакать. От этого мне станет плохо, я упаду и ударюсь головой о бронзового жеребца, который встал на дыбы под мальчиком-ковбоем. Точно будет сотрясение. Поэтому я говорю просто:

– Хочешь, покажу кое‐что? Это очень старое. – И я веду Джо к шпионскому чемоданчику.

– У тебя все в порядке? – спрашивает она.

– Да, – отвечаю я на ходу. – Нет.

– Вчера все хреново прошло.

Я сажусь вместе с ней на мягкий ковер возле чемоданчика.

– Ого! – говорит Джо. – Это старые вещи твоих родителей?.

Я киваю. Маленький такой чемоданчик, и все. Слезы подступают. Я ложусь на спину, чтобы они не побежали вниз по щекам.

– Эй, – говорит Джо. Склонившись надо мной, она гладит мою щеку. – Не надо. Все хорошо.

Я всхлипываю. Мне ужасно хочется рассказать ей, что ее отец говорил про меня гадости, но я сдерживаю себя.