Дэвид Юн - Весь мир Фрэнка Ли

– Ханна!

– Что?

– Нам надо больше общаться!

– Знаю, знаю, знаю.

– Мне нравится с тобой разговаривать.

– И мне тоже нравится с тобой разговаривать.

– И ты к тому же моя сестра. Ты моя сестра, и нам при этом нравится общаться – это редкое сочетание.

– О, Фрэнк.

– Просто сейчас такое происходит с папой…

– Не надо.

– А я просто думаю о том, что будет, когда мы станем старше…

– Перестань, иначе заплачу.

– Ладно-ладно. Хочешь, расскажу тебе шутку?

– Ты – мой самый любимый в этом поганом мире человек. Я тебя люблю.

– …

– Фрэнк?

– Я хотел сказать, что тоже тебя очень люблю. Ты же это знаешь?

– …

– Ты что, плачешь?

– Нет.

– Что один пирожок сказал другому, когда за ним гнался?

– Я беременна.

– Нет, не это.

– Я сказала, что беременна.

– Так, стоп.

– …

– Ты серьезно?

– Срок всего месяц, поэтому ты пока об этом никому не рассказывай. Всякое может случиться, тут никогда не знаешь… Но мне просто надо было кому‐то рассказать. Да и, с другой стороны, срок не такой уж и маленький, и мы вообще никогда не знаем, что будет дальше… Так что вот я тебе все рассказала.

– Боже, Ханна!

– Когда будет месяца три, узнаем пол. Я хочу девочку.

– Блин, мои поздравления!

– Ты будешь дядей, Фрэнк Синатра.

– А мама с папой уже знают?

– Конечно, нет.

– Хочешь, чтобы я им рассказал?

– Конечно, нет.

– Но ты разве не собираешься к нам?

– Собираюсь. Надо набраться смелости.

– А ты наберешься?

– А у меня есть выбор? Папе ведь осталось от шести месяцев до года?

– Черт…

– Знаю.

– В твоей комнате все по‐старому.

– Ты мне это уже говорил.

– Может, ты приедешь с Майлзом и вы остановитесь в отеле? Как‐нибудь так. Нет?

– Может быть. Мне бы очень хотелось. Майлз считает, что мы должны это сделать.

– Тогда ты могла бы встретиться с мамой и папой на нейтральной территории, в Магазине или где‐нибудь еще.

– Знаешь, что меня бесит, Фрэнкенштейн?

– Что?

– Что я скучаю по дому и по маме с папой. Я просто ненавижу себя за это.

– Ну тогда приезжай.

– Не все так просто.

– Я очень по тебе скучаю. Это разве не делает ситуацию немного проще?

– Ты не понимаешь. Ты пока еще в радужном школьном пузыре, а за пределами этого пузыря любовь может нагрянуть неожиданно.

– Вот именно. Любовь нас выбирает.

– В смысле?

– Слушай, Ханна, приезжай сюда, скажи маме с папой все, что считаешь нужным, пусть они это переваривают. Чем скорее приедешь, тем больше у них будет времени примириться с ситуацией до того, как… сама понимаешь…

– Опять же все не так просто.

– Ты мне говоришь про трудности? Нам с Джо сейчас приходится скрывать свои отношения.

– Почему это?

– Наши родители разругались.

– А, точно-точно.

– Радости, как ты сама понимаешь, от этого никакой.

– Вот бы в этом поганом мире все было по‐другому…

– Знаешь, иногда, когда я с Джо, мне кажется, что я обманываю родителей. Понимаешь?

– К сожалению, да.

– Скажи, ты нас навестишь до того, как я уеду в колледж?

– Попробую, но не буду обещать. Надо набраться смелости.

– Хорошо.

– Хорошо.

– Вы уже выбрали имя?

– Черт, мне пора.

– Что случилось?

– Поезд подходит. Сейчас, наверное, связь пропадет. Люблю тебя, Фрэнки.

– Алло?

– …

– Ханна?

– …

Когда мы были маленькими, мы делали ооблек. Ну вы знаете – одна часть воды, две части кукурузного крахмала и немного зеленого красителя, чтобы было интереснее. И получается неньютоновская жидкость. Ее называют ооблеком, потому что она похожа на героя из детской книжки доктора Сьюза. Ооблек – это огромный липкий шар. Он неожиданно появляется и уничтожает почти все, после того как король, которому стало скучно в своем идеальном королевстве, пожелал, чтобы появилось что‐то новое. Что угодно, но новое.

Это история о том, что надо быть аккуратным со своими желаниями. И о том, что мы начинаем ценить то, что у нас есть, только когда это уже потеряли. Исаак Ньютон был выдающимся ученым, он жил в XVIII веке. А еще он очень увлекался оккультизмом и много писал о креационизме и о том, что должен быть способ превращать свинец в золото. Доктор Сьюз был популярным детским писателем, известным своими антифашистскими, гуманистическими взглядами. Однако в начале своей карьеры он рисовал расистские комиксы, в которых черных изображал дикарями и смеялся над интернированными во время войны американцами японского происхождения. Потом он всю свою жизнь сожалел об ошибках молодости. В жизни нет ничего простого и однозначного. Очень часто мы видим одно, а потом оказывается, что все совсем иначе.