Инна Фидянина-Зубкова - Сахалинские каторжанки

Поход на Виахту. Берег у северного сахалинского посёлка Виахту пустынный. Дети нивхи да эвенки где-то там — с оленями копошатся. Или рисуют. А наш класс сгрудился у воды — купаемся. Одинокий плот зовуще манит к себе. Мальчишки не устояли:

— Айда кататься по очереди!

Ну и плавают. Чёрт дёрнул и меня. Уселась, оттолкнулась, плыву. Всё дальше и дальше от берега. Доплыла до вне зоны видимости. И только тут деточку охватила паника. Вёсел то у меня нет. Гребу своей палкой, гребу… Уж до тёмных океанских вод догребла. Настроение хорошее: сижу, с жизнью прощаюсь. Припомнила все обиды, которые мне мгачинские люди причинили (учителя в особинку) и пришла к выводу, что умереть не жалко, а вовсе даже желательно. Потом отца с матерью вспомнила: рыдать ведь будут. И решила позвать на помощь. Кричу! А про меня оказывается забыли, орут в ответ:

— Ты чё, дура, греби!

А чем грести? Палка и та из рук выскочила. Мальчишки плыли ко мне, наверное, вечность.

— Спасибо, что не бросили, — буркнула я, пока как королева сидела на плоту, а они его толкали, бултыхаясь по горло в воде

Мальчики очень странно на меня посмотрели:

— Ты чё, Зубчиха, мы ж могли и не доплыть! Надо было с плота прыгать и вразмашку к берегу.

Я потупилась:

— Ну не смогла я чужое имущество бросить на произвол судьбы!

С этих пор пацаны в моём классе шушукались:

— Бабы и вправду дуры!

Самогонный аппарат у нас был. Но токо для нужд семьи. Не, никто не знал о том, что он у нас есть. Соседи, правда, знали, он у них тоже был. И знали наши близкие друзья. А родня не знала (дабы не поощрять отдельных индивидов в их и без того нелёгкой алкогольной зависимости). Аппарат мы купили у местного умельца. Сначала мать ставила томатную бражку в бидоне, а когда она созревала, они с отцом гнали самогон на летней кухне. И жутко боялись, что в этот момент нагрянет кто-нибудь чужой, и их сдаст. Но как-то пронесло. А проверяли жидкость спичкой: если горела, значит, хороша зараза! Кстати, во Мгачах пить при детях — легко, а наливать детям не принято. С этим строго!

Но когда я выросла, то было дело, общалась с сибиряками моего возраста. Вот они то говорили иное, мол, в их отдельно взятых деревнях, с детских лет слыть пьяницей было не так уж и зазорно. Хм… Народ, однако.

Всё было уже неважно, потому что кораблик бумажный запускается молча. Песня вдали не смолкла. Дети на суше рыдали, их с корабля вроде звали, но звали совсем недолго. Так и ушёл надолго тот теплоход бумажный. Но кто-то самый отважный

пойдет в дом, оторвёт бумаги сложит корабль и отваги ему будет не занимать: «Плыви, тебя не догнать!»

Вот так мы и жили: кораблики молча плыли, сверкала в небе луна, пропащая такая сама. И всё уже было неважно, был бы рот у матери напомажен, а в руках у отца лопата. Жизнь как жизнь, но горбата. И весёлые игры у Иннки — родительские вечеринки.

А ты, мой кораблик, плыви, у тебя ведь всё впереди, в отличие от меня. Всю жизнь промолчала я.

В комсомол я вступала в 1985 году. ВЛКСМ (Всесоюзный Ленинский коммунистический союз молодежи) — очередная ступень на пути в КПСС. В комсомол принимали с 14 лет. Для подачи заявления нужна была рекомендация одного коммуниста или двух комсомольцев. После этого заявление принимали к рассмотрению в школьной комсомольской организации, но могли и не принять, если ты хулиган и двоечник. Тем, чье заявление приняли, назначали подготовку, которая включала в себя заучивание устава ВЛКСМ, имена всевозможных предводителей комсомола и партии, важных дат. Если кандидат проходил собеседование, ему вручали комсомольский билет с последующей уплатой взносов. Школьники и студенты платили 2 копейки в месяц, а работающие — один процент от зарплаты. До 1989 года членство в ВЛКСМ было необходимо для поступления в ВУЗы, в престижные училища и техникумы. Но в моё время уже не требовались рекомендации, перешел в 8 класс и вперед! В заявлении о приёме в комсомол я написал коротко: «Хочу быть в первых рядах строителей коммунизма».

На собеседование собралась большая комиссия, они задавали мне каверзные вопросы: