Инна Фидянина-Зубкова: Космос – другие миры. и будущее-а-а-а

Тебе «смешно» – один остался,
в войну большую не ввязался,
а молча вылез из подвала.

Много земли или мало,
тебе выбирать себе место.
Бери палку, иди за невестой,
где-нибудь да найдётся.

Диверсант никогда не сдаётся.
Не потому что так надо,
а просто немного нам надо:
ноги, чувство и время.

«Нет у вас смены!»

– Нет у тех кто сдаётся, —
разведчик за палку берётся,
но не идёт, а вырубает крест.
Перед глазами «прогресс» —
не восстановишь!

И прошлую жизнь не упомнишь.
Не упомнишь её и не надо.
Топор и пила из ада
дом деревянный сложат.
По людям любовь не гложет.
Значит, так легче природе.
Пообещай, вы её не взорвёте!

На землю тихо опустилась зима.
А за зимою пришла война,
непривычная война, неприличная,
без криков, без лиц, обезличенная,
всё смела на пути, в прах развеяла.

А ты жила, как во сне, и не верила,
что сегодня живёшь, а завтра нету
ни тебя, ни родных. Ищи по свету
белый день, тёмную ночь, добрую зиму.

А я душа, я никто, я дальше двину.
Ведь на планету зима опускалась
белым, белым, ледяным покрывалом.

Тихая зима пришла, тихая:
ни людей, ни машин, ни лиха. Я
кружила над землёй, кружить устала,
улетела душой, улетала.

А на почву то ли снег, то ли пепел.
Лишь у памятников лик остался светел.
Белым, белым, ледяным покрывалом
накрывало, накрывало и пропало.
Всё пропало, тишина лишь осталась.

Ты, Природа, зря что ли старалась?
За зимою света белого не видно.
Деревце растёт. Сыны лежат. Обидно.

Звери гуляли зверями,
люди были людями.
Но даже народные песни
имеют свойство заканчиваться.
А отмалчиваться
кому-то было не велено,
кто-то молчал намеренно.

Да гори оно огнём!
Вина на нем, на нем, на нем…
Звери дохнут, люди мрут.
Кто остался, тот не тут.

Не тут «свободная воля»,
не тут «один в поле воин»,
не тут «человечества ради»,
не тут «представлен к награде».

Лишь дома пустые и мыши,
заяц конченый волка рыщет,
а искусственный медведь
ищет место – дух согреть.

Все это было невесело,
пыль свои пакли развесила
на пороге грядущих лет.
И за что бы ты ни боролся,
Природа скажет: «Доверия нет!»

Не было никакой печали,
старики как-то вяло вздыхали,
головами седыми качали
да говорили: – Нет беды на свете,
потому что проданы дети,
и умерли те, что остались;
все мужчины глупо передрались;
а женщины с панелей упали:
встав, ни честь, ни совесть не подняли.

Вот и остались на свете
старики да дряхлые собаки,
им, куда уж старым, не до драки!
И плакать они разучились —
зачерствели. Не вчера ж они родились.
Их память забыла о всех бедах,
о тридцать девятых победах.

Не помнить – это удобно:
душа сидит не голодной,
а очень умиротворённой —
в саму себя влюблённой.

* * *
Не было больше печали.
Старики головами качали
и вздыхали. Собаки скучали.

Ты в стариков вгляделся,
очень спокойно разделся
и лёг спать после боя-драки,
без детей, без жены, без собаки.

Ты лёг умиротворённый,
в душу свою влюблённый,
и приснился сам себе стариком:
с собакой, клюкой и песком.

Ходят, бродят чьи-то люди,
ходят, бродят лизоблюдят,
убивают города;
а во рту одна вода:
воду льют и воду пьют,
воде жизни не дают.

Жаждой вечною гонимы
съели дочь, продали сына;
а в итоге нищета,
а в словах одна вода.
С рупором дома обходят
и приказывают: «Спать!»

Завтра рано всем вставать
и на фабрики лететь,
там работать, пить и есть
изо дня в день каждый день.

Накрывает век наш лень,
лень прокралась в города,
легла на пашни и поля,
укрывает одеялом.