Инна Фидянина-Зубкова: О том, как богатыри на Москву ходили. И другие былинки

Новая сказка, новая ложь:
где быль, где небыль – не поймёшь.

Это и есть у сказки начало.
Кот дремал, бабка вязала.
Я расстраивалась ни на шутку:
по Кремлю ходили мишутки,
а по площади Красной бабы
ряженые. Не, нам таких даром не надо!

Ведь мы расстегаи растягивали,
притчи, былины слагивали
да песни дурные пели
о том, как ёлки и ели
заполонили все огороды,
встали, стоят хороводом,
в лес уходить не хотят.

Звали мы местных ребят.
Те приходили, на ели глядели,
но выкорчёвывать их не хотели,
а также плевались жутко,
во всём обвиняли мишуток
и уходили.
В спины что-то мы им говорили.
В ответ матерились ребята.

Жизнь как жизнь, за утратой утрата.

А ели росли и крепли,
доросли до Москвы и влезли
прямо на царский трон.
Стала ель у нас царём.

А как стала, издала указ:
«На ёлки, ели не лазь!
Кто залезет – исчезнет совсем.»
Вот жуть то! Указ этот раздали всем
от мала до велика.

Вот и ходи, хихикай
о том, как наши ели во Кремле засели.

А тем временем ёлки
с подворий вытолкали тёлку,
быка, свиней, козлят.
Мужики на елях спят,
на хвойных кашу варят,
шалаши меж веток ставят
и хнычут —
казаков на помощь кличут.

Казаки, казаки, казачата,
смешны, озорны, патлаты
прискакали до Москвы
и в разгул у нас пошли:
ряженых московских баб
стали звать к себе в отряд.

Мужики, мужики, мужичишки
плюнули в свои кулачишки
и на Киев-град косясь,
айда звать богатырят:

– Богатыри, богатыри, богатыречочки!
Мы тут хилы, яки дряблы мужичочки.
Приходите вы к нам ножками аршинными
вырывайте ручоночками длинными
эти ёлки, ели проклятущи.
Пусть уж лучше трон займёт мишуще
да медведица с кучей медвежат.
Наши детки жить на елях не хотят!

А бога-бога-богатыри
как раз шли из Твери
да в свой стольный Киев-град
тырить там… да всё подряд!

Услыхали тако диво:
ели стали жить спесиво!
И решили посмотреть:
что ещё в Кремле спереть?

Развернулись и пошли
бога-бога-богатыри:
от Твери и до Кремля
один-два да три шага.

Вот дошли до Москвы
бога-бога-богатыри
и устали —
стеною ели встали.

– Что же делать, как же быть?
Надо б пилами пилить
иль с корнями вырывать.
Всё работать, не плевать!
Ай чегой-то неохота.
Эт рутинная работа:
ни война и ни сечь.
Надо б силушку беречь, —
отвечают великаны. —
Здесь подмогут лишь Иваны.
Кличьте лучше мужиков,
им сподручней ломать дров!

Мы потёрли свои лбы:
– Ведь Иваны – это мы!
Надо б, братцы пилы брать,
не подмога эта рать.
Эта рать, которой надо
сто кило ещё в награду
злата, серебра собрать.
Не, нам столько не украсть
да из царской, из казны.
А ну, в свой Киев брысь, пошли!

Ну вот, ушли богатыри,
а мы за пилы, топоры
и на лес пошли войной.
Что ни Ванька, то герой!
Допилили до Кремля, устали.

Ели, пихты стеной встали
и ясно дали нам понять:
«Кремлёвский лес нельзя ломать!»

И к этому слову-приказу
мишутки из леса вылазят,
и рычат на нас сердито:
«Наша площадь. Всё, забито, —
и пошли напролом. —
Мужичью бока намнём!»

Итак, бока были намяты,
богатырешки прокляты,
и на века те ёлки, ели
во Кремле нашем засели
с медведями, мишутками.

А это уж не шутки вам:
искать во всём виноватых
и без того поломатых,
простых Иванов-мужиков.

/ Я стих пишу, живу без снов.
Сейчас придут, повяжут,
а повязав, накажут:
на каторгу отправят жить —
на Сахалин. Вот там дружить
и буду я с медведями
да с лисами-соседями. /