Элизабет Страут - И снова Оливия

Халима отправилась на кухню.

— Только не сидите здесь и не смотрите, как я ем, — сказала Оливия, когда Халима поставила перед ней тарелку с мясным рулетом и печеной картошкой, приготовленными в микроволновке. — Если сами не станете есть, лучше уходите.

И Халима исчезла; на кухню она вернулась, когда Оливия закончила есть.

— Почему вы так одеваетесь? — спросила Оливия.

Халима мыла посуду и улыбнулась через плечо:

— Эта одежда по мне. — Выключив воду, она посмотрела на Оливию: — А почему вы так одеваетесь?

— Ладно-ладно. Я просто спросила.

На следующий день Оливия сказала:

— А теперь послушай меня, Бетти Вся-из-Себя. — Бетти сидела в кресле напротив Оливии. — Я видела, как ты обошлась вчера с той девушкой, и больше мы такого не потерпим. (И вдруг, к изумлению Оливии, лицо Бетти стало как у двенадцатилетней девочки, обиженным и сердитым.) И прекрати дуться. Честное слово, пора уже тебе повзрослеть.

Бетти поерзала в кресле, в котором она с трудом помещалась.

— Вы же сказали, что мы не будем рассуждать о политике.

— Чертовски верно. Но эта девушка — не политика. Она — человек, который имеет полное право находиться здесь.

— Ну не нравится мне, как она выглядит, и эти тряпки, что она носит, у меня от нее мурашки по коже… И это уже политика, — добавила Бетти.

Поразмыслив, Оливия вздохнула:

— Что ж, в моем доме ты будешь с ней вежлива, поняла?

Бетти встала и занялась стиркой.

В конце первой недели Бетти повезла Оливию на прием к доктору Раболински. Оливия накрасила губы. Бетти села за руль, Оливия рядом с ней. Ехали они в машине Оливии, которая предпочла бы умереть, только не показаться на людях с тем стикером на бампере. Оливия молчала, боясь даже подумать о том, что она вот-вот снова увидится с этим человеком. У двери кабинета они прождали почти час, Бетти, вздыхая, листала журналы, Оливия сидела неподвижно, сложив руки на коленях. Наконец медсестра вызвала ее в кабинет. Оливия облачилась в хлопковый халат и легла на кушетку. Медсестра прилепила к ней провода, сделала ЭКГ, сняла с Оливии все эти металлические штучки и вышла, оставив Оливию одну. Напротив висело зеркало, Оливия машинально посмотрела на себя и пришла в ужас. Она походила на мужика, переодетого в женское платье. Яркая помада слишком выделялась на ее бледном лице! Почему она дома этого не заметила? Она искала салфетку, чтобы срочно стереть дурацкую помаду, когда вошел доктор Раболински и закрыл за собой дверь.

— Здравствуйте, Оливия! Как вы?

— Отвратительно, — ответила Оливия.

— Ай-ай-ай. — Доктор сел на табурет с колесиками и подъехал к ней. Он пристально разглядывал ее сквозь очки с толстыми линзами. — ЭКГ у вас просто отличная. Расскажите, почему вы чувствуете себя отвратительно.

И Оливии почудилось, что она опять первоклашка, только она больше не Оливия, а Недотепа Сойер — тот мальчик, что сидел перед ней. Недотепа Сойер, надо же, кого она вспомнила. Он был из очень бедной семьи и никак не мог понять, чего от него добивается учительница, и его вечная растерянность — и вечное молчание — теперь передались Оливии. В ответ на вопрос доктора она не могла вымолвить ни слова.

Выждав немного, врач взял стетоскоп и ловко просунул его под халат, чтобы послушать сердце Оливии. Потом приставил стетоскоп к ее спине и велел глубоко дышать.

— Еще раз, — попросил он, и она глубоко вдохнула. — Еще. — Он сел на табурет. — Все, что я слышу, мне вполне нравится.

Он взял ее за запястье, и Оливия поняла, что он щупает пульс, но взглянуть на него не смела.

— Хорошо, — сказал доктор и сделал пометку в своих бумагах.

Затем он измерил давление, и опять прозвучало «хорошо», а в бумагах возникла новая пометка. Доктор снова опустился на табурет, и Оливия чувствовала его взгляд.

— А теперь постарайтесь рассказать, откуда взялось ваше отвратительное самочувствие.

Слезы — слезы, господи прости! — потекли по ее лицу и по губам с этой дурацкой помадой, и губы задрожали. Она не могла ни говорить, ни взглянуть на доктора Раболински. Он протянул ей бумажный платок, она взяла, вытерла глаза, рот; на платочке остался алый след.

— Не расстраивайтесь, Оливия, — произнес доктор, — это естественно. Помните, что я вам говорил: после инфаркта депрессия — обычное дело. Скоро вы почувствуете себя лучше, обещаю.

Она по-прежнему не могла поднять на него глаз.

— Все нормально? — спросил он, и она кивнула. — Жду вас через неделю. — Доктор встал и вышел.