— Какой-нибудь девушке пишешь? — допытывается Поммер.
Сын краснеет и отрицательно поводит головой.
— Что же ты пишешь? Прячешь от отца…
— Я не просто пишу, — говорит Карл. — Я слагаю стихи.
— Стихи слагаешь? — повторяет Поммер, будто его ударили по голове. — Ты слагаешь стихи…
В первое мгновение ему приходит в голову «отчизна». Отчизна и стихи для него одно и то же. Якобсон, Койдула и Веске тоже сочиняли стихи, а что из этого вышло… Кто говорит об отчизне красивыми словами, тот непременно станет сочинять стихи; этого надо было ожидать… Его очки сердито поблескивают.
— А про отчизну ты тоже сочиняешь?
— Нет еще…
— Но скоро будешь?
— Это я впервые… вообще… я… — заикается сын, встревоженный суровостью отца. — Я пробовал… думал, что…
Отец вдруг чувствует, что болезнь сына и сочинительство стихов странным образом как-то связаны между собой. Может, он поправится, если не будет сочинять стихи об отчизне! Странная надежда, подогретая суеверием, проникает ему в душу.
— Сочинительство — дело особенное… — Поммер не знает, что еще сказать. Сочинительство выше его понимания, оно чуждо и непривычно для его простой жизни.
— Кто тебя этому научил? — осторожно и уже гораздо доверительнее спрашивает он. — В семинарии, что ли?
На бледном лице Карла мелькает насмешливая улыбка. Поммер чувствует, что спросил неудачно, глупо.
— Где же ты этому научился?
— Этому нельзя научиться.
Учитель не понимает. Любой работе нужно учиться, само собой ничего не приходит. Он, Поммер, научился многому у кистера Анвельта, строительному ремеслу и русскому языку — на строительстве православной церкви, знание трав постиг от матери и деревенских, подковывать лошадь выучился от отца, пчеловодству — по книгам. Без ученья никто ничего не узнает.
— Стало быть, ты ничего толком не знаешь, так просто, времяпрепровождения ради! — говорит он вдруг весело, облегченно.
Карл не отвечает. Все, что мучило его в одиночестве и связалось в одну звучащую цепочку, отошло снова на задний план, когда отец стал спрашивать его в своей обычной суровой манере. Ему жалко красоту, которая не дает покоя и рождение которой на свет столь же мучительно, как приход теплых дней этой весной. Но красота — это сила, которая поможет ему одолеть болезнь и обрести духовную бодрость.
— О чем же ты сочиняешь? — не отступается Поммер.
— О птицах… и… корове…
— Прочти! Читай, читай!
— Мычит, о стойло трет рога
Корова, солнца ожидая.
И мокнет под стрехой соха,
Прижав лемех к стене сарая.
Все хочет жить, когда земля
Гола и облака светлеют.
А я не рад: пусты поля.
Гул в голове, заботы зреют.
Весны представить не могу,
Коль нет скотины, птиц в подворье.
Но что за дело петуху,
Он важно чешет ногу шпорой…
— Да, красиво получается, — хвалит изумленный Поммер. — Но почему ты сочиняешь про такие простые вещи, как наша корова и петух… Что тебе далась эта корова, глупая животина, прошлым летом стала в лесу бодать кочку и сломала рог… Да и соха, старая и жалкая, с поломанной колодкой, надо как раз новую мастерить… А это верно, что без скотины и весна не весна. Когда скотина на траву выходит и курица квохчет, тогда дело другое, совсем иначе на душе. А что петух чешет ногу шпорой, я не видел, курица, правда, трет лапой лапу, это верно…
— Только вчера видел, как петух остановился здесь, под самым окном, огляделся и начал чесаться шпорой, а не лапой, хорошо видел, — говорит сын.
— Кто его, шельму, знает, — соглашается Поммер. — Петушьи проделки… Ты напиши лучше о том, что не видно… То, что видно, мы и так заметим…
Учитель умолкает, в голову ему вдруг приходит, что это невидимое, про которое он говорит сыну, чего доброго и есть отчизна, этот Молох, который глотает всех. Лучше уж пусть сочиняет о корове, петухе и сохе, они — не отчизна, и он еще может поправиться чудесным образом.
— Да, красивые стихи, — задумчиво повторяет он. — Только ты об отчизне не сочиняй. О животных да о птицах, это особая статья…
— Но это же и есть отчизна, — отвечает Карл.
Поммер хмурит брови.
— Одно дело — гоняться за идеями, другое — жизнь человечья.
— Животное и птица — тоже идея, — возражает сын.
Весна наступает, приходят теплые солнечные дни, земля бродит и пенится, тянутся вверх жизненные соки, нежно зеленеют травы на обочине дороги и пастбище. Корова в хлеву становится все беспокойнее, курчавые ягнята, никогда еще не видевшие зеленой травинки, тянут шеи к закрытым воротам, откуда веют волнующие, сводящие с ума запахи весны.
Читать дальше