Матс Tpаат: Сад Поммера

Порою вечером, когда мастеровые уходят и только доносящиеся от трактира звуки гармоники говорят об их присутствии, Поммер смотрит на красную стену, которая все больше заполняет пустоту на дворе, возникшую после пожара. Кирпичи, положенные им, остаются в стене нового школьного дома, только он один различает еще, где его ряды, а где уложенные чужими мастерами. Сколько бы ни потребовалось времени на стройку, но придут дети, начнутся уроки; его кирпичи в стене, считая от фундамента, с третьего ряда, они местами в шестом, местами в седьмом ряду, но этого никто не знает. Со временем забудутся строители — бородачи с гармошкой, забудется и он, Яан Поммер, новые поколения вырастут, как трава. Время идет, но по-прежнему будут учить в классе слову божьему и таблице умножения, как и прежде с трудом будут усваивать дети шипящие русские согласные, будут краснеть от натуги, вытягивать губы в трубочку.

Но он уже не даст в новом доме ни одного урока. Ни он, ни его сын, и это хуже всего, это подавляет.

Не отрезайте у птиц крыльев, не разоряйте их гнезд, это большое преступление, потому что птица, как и человек, с великим трудом и в поте лица своего строила гнездо.

Не бейте без нужды лошадь, когда станете большими!..

Будут ли говорить им это новые учителя? Он говорил…

Эта весна холодна и дождлива. Небо скупо на обещания тепла и солнца. Крестьяне, вздыхая, ищут приметы погоды, ожиданье делает их хмурыми и беспокойными. Но у Поммера этой весной времени много. Он не припомнит такой ленивой, вялой весны. Между садом, полем и животными выросла невидимая стена, это черными чернилами проведенная черта — арендатор!

В сарае, когда он налаживает плуг, у него опускаются руки, он горбится, взгляд его долго и бездумно задерживается на полене, на щели в стене, которую со свистом продувает холодный влажный ветер. К горлу подкатывает горький ком, в сердце колет. Чего ради ему трудиться, к чему стремиться, если корни обрублены?

Болезнь еще сильна, ее не переломишь. И где же Карл схватил эту грудную хворь, не было ее ни в его, Поммера, родне, ни в роду Кристины. Правда, никто из них не обладал железным здоровьем, это верно, иначе и его не определили бы за три рубля учиться к кистеру, но грудная хворь все же к нему не пристала.

Отчизна — тому виной! Покуда мальчишка говорил разумные речи и разумно поступал, не было с ним никакой беды, но едва он услышал в городе в семинарии от товарищей об отчизне, здоровье сразу же пошло на убыль. Заботы об отчизне свели до времени в могилу и Якобсона, и Койдулу, и Веске. Хорошо читать об отчизне в газете или в книге, но стоит тебе протянуть ей палец, она схватит тебя за руку и в конце концов заберет всего. А что получил Карл от отчизны? Душевную боль и сухой кашель, который заставляет его содрогаться и зябнуть в постели. И какое дело отчизне до того что молодой, почти что испеченный учитель чахнет от грудной хвори? Никакого ей дела нет до этого!

Страшный гнев вызывает в Поммере отчизна, которая столь неблагодарна, что отнимает у него все, что еще осталось. Карл — его последняя надежда, солнечный луч, основа веры! А понимает ли это отчизна… На кой же черт он правит и чинит плуг? Все делалось в надежде и вере. Приметы указывали, правда, что его самого призовет небесная сила, но…

С новой энергией принимается он лечить сына. Снова приносит от садовника алоэ, отстригает листья, смешивает с яйцами и медом, хотя и прежнее лекарство еще не кончилось; сок алоэ и яичная скорлупа превращаются в банке в однообразную желто-зеленую жидкость. Он решает значительно увеличить порцию, которую дает сыну.

Он ищет помощи и у лесных трав, варит разные настои.

Тысячелистник, ягель и лук непременно.

Перелеска — один стакан в день.

Еще и дубовая кора — чтобы остановить кровотечение.

Однажды приходит Кообакене, он спрашивает, нужна ли еще его помощь. Вначале учитель в недоумении — о какой такой помощи тот говорит. Догадывается лишь тогда, когда Пеэп подмаргивает глазом.

Нет, собачьего сала достаточно. Оно не так скоро кончится, его принимают по капельке, на кончике ножа, да и то с забористым чесноком. Карл ворчит, почему ему вдруг положили в еду так много чесноку, но Кристина отвечает, что это лекарство и так велел доктор.

Однажды Поммер замечает, что сын что-то пишет за столом, среди банок с медом и настоями. Не радость, нет, скорее изумление звучит в его голосе, когда он спрашивает:

— Письмо пишешь, а?

— Нет.

Поммер тянется заглянуть в бумагу, но сын закрывает листок рукой.