Франческо Пикколо - Минуты будничного несчастья

Не отвечая, Паола, как и всегда, повернула на виа Коломбо. Только мы ее и видели.

Мы с женой, перезнакомившись, наговорившись и подружившись с другими родителями за все годы детского сада, начальной и средней школы нашей дочери, однажды вечером поклялись, что в случае второго ребенка не пророним ни слова ни с кем, не будем участвовать ни в одном школьном мероприятии и не подумаем ходить на дни рождения одноклассников. Для всего этого лучше мы купим бебиситтера, именно купим, чтобы он навсегда стал нашей собственностью.

Потом мы узнали, что бебиситтера не так просто купить, и моей жене пришлось вступить в разговоры с другими родителями и пойти на первые дни рождения. Она сказала, что неправильно избегать этого и в случае второго ребенка. Мы знали, что это неправильно, я был согласен с ней, даже когда мы клялись, но мы все равно поклялись. Благодаря верности клятве мне удалось, когда сын пошел в детский сад, пропустить в первый год кучу дней рождения. Но настал день, когда жена не могла, бебиситтера у нас не было, другие родители, отвозившие заодно нашего сына, на этот раз отвезти его не могли, так что ехать с ним пришлось мне.

С мрачным видом я появился на этом дне рождения в парке виллы Челимонтана, посмотрел по сторонам и понял, что день рождения там не один, а целых три. Моему сыну было три года, дети в этом возрасте ведут себя странно, и он испуганно остановился как вкопанный: несмотря сначала на мои уговоры, а потом и на легкую встряску, он не мог указать мне, к какому из трех праздников имеет отношение.

Наконец он взял у меня из рук подарок и положил его к другим подаркам одного из трех праздников, ближайшего к нам. Аниматор усадил его и начал игру. На двух других праздниках происходило то же самое.

Родители, оказавшиеся на этом празднике (не уверен в правильности нашего выбора), переговаривались между собой, смеялись и поглядывали на меня с любопытством, поскольку никогда раньше не видели, и я не мог понять, видели ли они меня впервые потому, что я избегал их все эти месяцы, или потому, что их дети были из другой группы, из другого детского сада, из другого района.

У меня по-прежнему было каменное лицо, выдававшее очевидные признаки мизантропии. Я ограничился подобием общего поклона издали и все оставшееся время держался в стороне, звоня по телефону или делая вид, что звоню, и глядя на детей так, будто исследовал детское поведение на праздниках. Это объяснялось не тем, что я, оказавшись среди других родителей, не хотел познакомиться с ними, но страхом: а вдруг все поймут, что я перепутал праздники? Помимо всего прочего, мне казалось, что родители детей, которые участвовали в двух соседних праздниках, смотрят на меня так, как будто узнали меня или моего сына. Впрочем, я в этом не уверен: они были далеко. В любом случае у меня создалось впечатление, что то же самое происходило с родителями на каждом из двух соседних праздников.

Так или иначе, мой сын остался на этом празднике. В какую-то минуту он даже обнял одного из мальчиков. И когда новорожденная открыла наш подарок и ее мать спросила, от кого он, мой сын поднял руку. Девочка подошла к нему, чмокнула в щеку и сказала спасибо. Мы так и не поняли, был ли это день рождения, на который он приглашен, или нет. Но сыну праздник очень понравился.

Как известно, детские праздники по случаю дня рождения длятся до бесконечности. Не потому, что они такие уж длинные, а потому, что тебе хотелось бы, чтобы они заканчивались через полчаса. В результате ты смотришь на часы сначала каждую минуту, потом все чаще и чаще, успевая в промежутке поднять голову и увидеть, что все родители смотрят на часы с таким же безутешным видом, какой был у тебя, когда ты сам в последний раз смотрел на часы и видел, как мало прошло времени. Ты думал, что времени прошло гораздо больше. Думал, что должно пройти еще долгое время и что оно никогда не пройдет.

Много времени занимает еда — пиццетты и картофельные чипсы, которые ты запиваешь кока-колой, и разговоры с другими родителями, проклинающими жизнь, как проклинаешь ее ты. Но большую часть времени ты проводишь, глядя в пустоту, делая вид, что обдумываешь самые важные в жизни вещи, тогда как на самом деле ты думаешь, под каким бы благовидным предлогом вам с сыном уйти, но понимаешь, что не сделаешь этого, потому что уход огорчит сына. Ты с надеждой спрашиваешь его: тебе весело? И он отвечает да. Ты слышишь, как другие родители спрашивают своих детей: тебе весело? И все дети отвечают да. Когда же один из детей отвечает нет, наступает неожиданная тишина. Отец берет его за руку и говорит: «Может, тогда нам лучше уйти». И они собираются уходить, и мы смотрим на них с завистью, и последняя наша надежда — слова, которые произнесет отец или мать новорожденного, слова, к которым нужно быть готовыми, что удается не всем. Это зависит от многих причин, но прежде всего от твоей смелости. В эту минуту все мы болеем за отца или мать новорожденного, поскольку не хотим, чтобы кто-то другой мог сделать то, чего не можем сделать мы, то есть уйти.