Константин Гирлин - Собрание сочинений. Том I

До поры до времени Бухтаревич был неприлично расточительным, опустошая семейную казну, но однажды щедрый меценат подвел бухгалтерские итоги, и некоторые цифры его сильно огорчили. Фальстарт топнул ногой, и глубокая трещина разделила жизнь Бухтаревича на до и после.

Так на безоблачное существование кутилы и бездельника налетел циклон, о значении которого писал еще классик:

Начав трудовую деятельность в газете, Бухтаревич довольно скоро открыл в себе гений сочинительского таланта. Поначалу его покровитель был с ним не особо строг, понимая, что внуку требуется место для самовыражения. Он выделил ему колонку анекдотов, предполагая, что она послужит неплохим стартом для его скрытых способностей. Возможно, и послужила бы, будь у него эти скрытые способности.

Бухтаревич не стал терять время понапрасну и, удобно угнездившись в редакторском кресле, сорвался со старта, полный огня и боевого задора. Он выдумывал искрометные истории о несуществующих людях, и «несуществующие» люди быстро пришли к единогласному мнению назначить Бухтаревича уполномоченным боксерской груши. Десятки кулаков мечтали отредактировать его физиономию. Этот на редкость дивный молодчик терял в неотразимости лишь из-за прыща на переносице.

— Все-таки не следовало писать, что Кошкин наркоторговец, — сказал Фальстарт, вытирая вспотевшие ладони. — Любишь огонек — но зачем же устраивать пожар?

— Что ему не нравится? — сказал Бухтаревич, жонглируя пепельницей.

— А почему он, по-твоему, торпедирует нашу редакцию гневными эпистолами? — сказал Фальстарт, возвращая пепельницу по назначению. — Если он подаст в суд…

— Но тиражик-то пошел.

— Только благодаря Кошкину, который сметал его с прилавков, как ураган.

— Какой тонкий стратегический ход.

Фальстарт заметался, подыскивая эвфемизм слову «кретин».

— Если бы твой отец не встретил твою мать…

— У нее была идеальная для фаты форма головы! — веско заметил Бухтаревич.

— Да, да… До сих пор не понимаю, почему они не отдали тебя в какой-нибудь солидный интернат для умственно отсталых. — Фальстарт состроил такую мину, как будто его огрели по лицу оладушком.

Александр Александрович очень любил улыбаться, но лицо его было не в курсе. Из-за того, что у него косил левый глаз (что-то с внутренней сетчаткой), людям иногда казалось, будто он сознательно строит им рожи. Когда Фальстарт собирался улыбнуться, рта его касалась легкая судорога, и он обретал вид человека, сокрушенного созерцанием собственного рукава, попавшего под шпиндель фрезерного станка.

Конкретно в данный момент Фальстарт расхохотался от всей души, хотя со стороны выглядел расстроенным, как человек, которого неудачно постриг кот.

— Сколько можно проникать в редакцию, как шпион, переносящий депешу через линию врага!

— У человека должны быть и друзья, и недруги, — философски заключил Бухтаревич, сплевывая на пол.

— Ты что делаешь!.. Ой! — пискнул Фальстарт, вытягивая физиономию. Он неловко привскочил и оказался зажатым между столом и стулом.

Редактор жарко поприветствовал незнакомую личность, замершую у порога в той щекотливой позиции, когда ты вроде бы и внутри, но пока еще не полностью.

Прибывший незнакомец пересек кабинет если не тяжелой поступью, то точно в подавленном настроении. Было бы нелепостью сказать, что в тот миг он держал в руках жар-птицу, а та, в свою очередь, распевала на все лады. Нет, скорее он походил на типичного диккенсовского героя, нахватавшегося лещей от провидения. Казалось, еще вчера он был невинным ребенком, роняющим слезы умиления на цветки Жизни, а теперь, пораженный вирусом печали, закладывал вираж к редакторскому столу.

— Кошкин, полагаю? — уточнил Фальстарт, плавно отделяясь от офисной мебели.

Разминувшись с Бухтаревичем, который поспешно исчез из кабинета, как гольшанский призрак из разрушенного замка, незваный гость остановился перед красивым дубовым столом Фальстарта. Он сделал еще один шаг и, зацепившись одной ногой за другую, удивил редактора несколькими па регтайма.

— Мы любим людей, — триумфально произнес агнец печати, желая оттянуть неминуемый момент кровопролития, — и их мы ненавидим. Да, зачастую речь идет об одних и тех же людях, но… Кошкин, черт побери, ближе к делу!