Татьяна Архипова - Суздаль. Это моя земля

В августе собираем яблоки в бабушкином саду, полными корзинами, доверху. Варим вечерами, когда жара спадает, варенье, на которое слетаются осы и пчёлы, кружат, садятся на наши голые плечи. Откусываем от яблок всех сортов — пробуем, едим друг у друга с рук, таскаем десятками килограммов на станцию, на продажу, отдаем торгашам, которые едут на рассвете в Москву, берем вина и сигарет. Ставим батареи банок под кровать, закупаемся сахаром в промышленных количествах.

Лето заканчивается внезапно — холодом, темнотой, дождем. Он всё чаще уезжает в Москву, пропадает на несколько дней, говорит — работа, но большего не рассказывает. Когда я прошу привезти что-то, звонить, не пропадать, говорит: «Хорошо, женщина», но отмахивается рукой, жестом «да пошла ты». Я топлю печь книгами, дрова больше никто не колет, начинаю с Ленина, полное собрание сочинений, затапливаю баню, моюсь. Продолжаю топить Достоевским и Толстым. Получаю длинные письма — от редакторов, издателей — правки, корректуру, вопросы. Номер карты, номер паспорта, дату заключения договора, скажите, когда будете в Москве, мы вас ждём. Я думаю, этот дом — последнее, что нас связывает. Шаткое равновесие, всё в нем. Пока мы тут, пока не выходим из дома днями и ночами, пока идёт дождь, сидим в разных углах, он играет на гитаре, записывает ноты на ходу, я читаю, готовлю, мы дышим одним воздухом. Как только мы выйдем отсюда, нас разведет, растащит в разные стороны. Как в невесомости, в вакууме, без кислорода.

Когда воздух становится слишком плотным, я говорю: «Пожалуйста, увези меня». Переезжаю быстро, по-деловому, без рыданий, выяснений отношений. Учусь думать о доме и лете в прошедшем времени, быть благодарной за всё время и совместное счастье, быстро нахожу работу. Хожу, смотрю на людей на улицах Москвы — я успела позабыть, как их много. Разглядываю черепа африканцев и яркие хиджабы восточных женщин, модные всесезонные ботинки, яркие платья. Слушаю разные голоса, акценты, смотрю на лица. В мою жизнь возвращается зарплата на карту, день в день, месяц за месяцем, но нет больше солнца и свободы. В мою жизнь возвращаются клубы, бары, кофейни.

Он идёт работать, остается допоздна на совещаниях, брифингах, митапах. Гладко бреется по утрам, отрезает отросшие кудри, начинает с висков — машинкой под ноль, потом спускается в барбершоп на первом этаже и возвращается уже другим, непривычным. Гладит по утрам рубашки, покупает дорогие часы, ремни, берёт телефон в кредит. Рассказывает мне, как жить, завязывает у меня на шее узел из обещаний, обязательств, ревности, планов. Застегивает на мне ремни безопасности кредитного автомобиля и однажды, как ребенка, закрывает в стерильной серой квартире и уходит на работу после ссоры.

«У меня нет ключа, а дверь захлопнулась, я не могу выйти из дома», — звоню в МЧС, и пока слесарь болгаркой вырезает американский замок, собираю все свои вещи.

Возвращаюсь лютой зимой в наш остывший, но дышащий дом, затапливаю печь, провожу интернет и решаю остаться. Утепляюсь на зиму, забиваю щели, нанимаю соседа починить крышу. На новой работе неожиданно легко соглашаются видеть меня раз в две недели, отпускают работать удалённо. Забираю соседского кота, пёстрого, с ободранными ушами, с одним косящим глазом, по прозвищу «Бандит» — соседи уехали на зиму, а его было оставить некому. Покупаю мольберт и краски, ловлю утренний свет на чердаке, когда есть солнце. Думаю о покупке маленькой моторки — весной, когда лёд сойдёт. Изучаю карты рек по вечерам, читаю воспоминания путешественников — в большие бурные моря и океаны заплывать не хочу, но и наши реки очень красивые — и Каменка, и Нерль, и Волга. Готовлюсь войти в эту воду, возвращаюсь к себе.

[1]

Вкрячился в пробку, возвращаясь с пятилетия дочери. Бывшая жена предпочла банкет на недавно отстроенной даче детскому празднику в кафе. В пятничном трафике мыслей для раздумий вагон и вовсе не о том, как объехать затор.

Жизнь круто поменялась после развода. Резко исчезли темы для разговоров с теми, кого считал семьёй. Причём с тремя поколениями сразу: экс, её родителями и стариками. Вот дом, который построил собственными руками. Вот любимая кружка, в ней кофе не для меня. Вот тапочки, из них торчат чужие ноги.

Трудно соблюдать приличия. Сильно не хватает безразличного отношения к разрыву. С дочкой обниматься и шептаться тоже не получается — ей со мной неинтересно, рвётся к ватаге ровесников, в отряд на самокатах. Умчалась, и стало совсем неуютно. Уйти бы, а не могу. Чёртова вежливость!